Физиономия Лемке страшно исказилась. Внезапно он стал выглядеть на все триста лет, кошмарный отщепенец прошлых веков. — Нет толчка! — заорал он вдруг, потрясая кулаком в сторону Билли. — Нет никакого толчка! Ничего нет! Ты сдохнешь тощим, городской человек! Сдохнешь таким! — Он сложил вместе оба кулака, и Билли ощутил резкую боль в боках, словно эти кулаки ударили его. Некоторое время ему трудно было дышать, будто все его внутренности оказались стиснутыми. — Сдохнешь тощим! — Это толчок, — упрямо проговорил Билли, пытаясь отдышаться. — Нет толчка! — заорал старик на грани визга. Ярость отпечаталась узкими полосками крови на его щеках, похожими на паутину. — Уберите его отсюда! Его потащили прочь из круга, а Тадуз Лемке остановился и наблюдал. Он подбоченился и лицо его приняло выражение каменной маски. — Прежде чем меня утащат, старик, — заорал Билли, — знай, что мое проклятие падет на твою семью! — Несмотря на боль в боках, голос его звучал мощно и в то же время спокойно, с достоинством. — Проклятие белого человека из города! Ему показалось, что глаза старика стали шире. Заметил, как старуха среди подушек снова отогнала нечистую силу. Двое парней, тащивших Билли, приостановились. Сэмюэл Лемке коротко захохотал. Видимо, насмешила идея того, что преуспевающий юрист из Фэйрвью, Коннектикут, проклял человека, который был, возможно, самым старым цыганом Америки. Билли над тем же посмеялся бы пару месяцев назад. Однако Тадуз Лемке не смеялся. — Думаешь, такие люди, как я, не имеют силы наложить проклятие?! — спросил Билли. Он прижал обе ладони к лицу и медленно растопырил костлявые пальцы. Выглядел, как артист, закончивший странное представление и ждущий аплодисментов. — У нас есть сила. Мы умеем проклинать, когда начинаем этим заниматься, старик. Не заставляй меня начинать. Позади старого цыгана что-то задвигалось: мелькнула ночная рубашка, черные волосы. — Джина! — крикнул Сэмюэл. Билли увидел, как она вышла в круг света. Увидел, как она подняла рогатку, натянула резину и изящным жестом отпустила ее. Мельком заметил жидкий блеск в ночном воздухе, когда стальной шарик пролетел к нему. Резкая боль обожгла левую руку, но тут же прошла. Услышал, как звякнул шарик, отскочив от железного фургона. Билли поднес ладонь к глазам и вдруг обнаружил, что видит разъяренное лицо девушки не между пальцев, а через ладонь, сквозь аккуратную ровную дыру в ней. «Она прострелила мена из рогатки», подумал Билли. «Господи Иисусе, из рогатки!» Из дырки хлынула кровь, черная, как вар, при свете костра. Она залила рукав его спортивного плаща! — Энкельт! — пронзительно крикнула она. — Убирайся отсюда, эйелак! Убирайся, убийца проклятый! Она отбросила рогатку. Та упала возле костра — белая, как раздвоенная грудная кость некой фантастической птицы, между рогульками — черная нашлепка для одноглазого. Потом с криками Джина убежала прочь. Возле костра никто не шелохнулся. Неподвижно стояли два молодых парня, старик и сам Билли. Хлопнула дверь и крики Джины утихли. А боли все не было. Внезапно Билли, сам того не осознавая, протянул окровавленную руку к Лемке. Старик отшатнулся, сделав знак против нечистой силы. Билли сжал пальцы, как это сделал Лемке, и кровь закапала из кулака, как перед тем у старика. — Проклятие белого человека на тебе, мистер Лемке. О нем не пишут в книгах, но я говорю тебе — оно действует. Ты поверишь этому. Обязательно поверишь. Старик закричал на роме, разразился целым потоком непонятных слов. Билли рванули назад так, что шея слегка хрустнула, а ноги потеряли опору. «Они бросят меня в костер. Боже, они меня изжарят живьем…» Вместо этого его понесли туда, откуда он появился, через круг. Люди шарахались от него, падали со стульев и отползали прочь. Его пронесли между двумя пикапами, мимо фургона, из которого доносился звук телевизора с записью дружного смеха статистов. Человек в жилетке что-то буркнул, Билли раскачали, как мешок зерна (с большим недовесом), и бросили. Он пролетел и со стуком упал на траву позади круга автомашин. Это оказалось куда больнее раны в ладони. Кости внутри него, как ему показалось, затрещали. Попытался тут же подняться и не смог. В глазах мелькали белые вспышки. Билли застонал. Сэмюэл Лемке направился к нему. Красивое лицо парня было совершенно лишено какого-либо выражения. Он вынул из кармана джинсов какой-то предмет. Билли показалось — что-то вроде палки. Но предмет оказался гораздо меньше: когда Лемке раскрыл его, оказалось, что это бритва. Он протянул к молодому цыгану окровавленную ладонь, и Лемке остановился в нерешительности. На его бесстрастном лице появилось выражение, которое Билли тотчас распознал. Знакомое ему выражение по собственной физиономии, когда в ванной смотрелся в зеркало. Страх. Напарник что-то пробормотал ему. Лемке несколько мгновений колебался, глядя вниз на Билли, затем сложил бритву. Он плюнул в сторону Билли. Оба повернулись и зашагали прочь. Некоторое время Билли Халлек лежал на траве, пытаясь сообразить, что же произошло, упорядочить сумятицу в голове… Бесполезно в такой ситуации. Рука словно заговорила о том, что случилось: пошли пульсирующие удары боли. Он понял, что это только начало, боль станет скоро невыносимой. Если только они не вернутся и не прикончат его. Тогда всякая боль прекратится навсегда. Мысль заставила его двигаться. Он перевалился на бок, поджал колени к впадине живота. Несколько мгновений лежал, прижавшись щекой к утоптанной жесткой траве, пытался унять возникшее головокружение и тошноту. Когда чуть полегчало, поднялся на ноги и побрел вверх по холму, туда, где стоял его автомобиль. Пару раз Билли упал. Во второй раз решил, что ему не подняться. Однако каким-то образом снова встал: подстегнула мысль о Линде, безмятежно спящей в своей постели. Боль в ладони пульсировала сильнее, будто некая черная инфекция пожирала края раны, увеличивая ее, пробираясь дальше по руке к локтю. Спустя вечность он добрался до арендованного «Форда» и начал искать ключи. Они оказались в левом кармане, и пришлось добывать их правой рукой. Когда машина завелась, некоторое время Билли приходил в себя. Левая рука лежала у него на колене, как подстреленная птица. Посмотрел на круг машин у костра и вдруг в голове возникли слова некогда популярной песни о том, как цыганка танцевала у костра, как она была прекрасна и очаровывала. Он поднес ладонь к глазам и сквозь дыру в ней увидел зеленый огонек на приборном щитке. «Была прекрасна и очаровала меня», подумал Билли и тронул с места автомобиль. Почти абстрактно подумал — сможет ли добраться до мотеля «Френчмен Бэй»? Каким-то образом добрался. 20. 118 — Уильям? Что случилось? Голос Джинелли, невнятный спросонок, готовый к раздраженной реплике, теперь зазвучал резко и встревожено. Билли разыскал его домашний телефон в своей записной книжке под записью «Три Брата». Набрал номер без особой надежды, даже уверенный в том, что за прошедшие годы он поменялся. Левая ладонь, обернутая в платок, лежала на колене и напоминала ему нечто вроде радиостанции, передающей пятьдесят тысяч ватт боли. При малейшем движении агонизировала вся рука. Лоб Билли покрылся потом, перед глазами мелькали образы распятия. — Прости, что звоню тебе домой, Ричард, — сказал он. — Да еще в такое позднее время. — Хрен с ним. Что случилось? — Ну… прежде всего мне прострелили ладонь… этим… — Он заворочался и тотчас в руку стрельнула ошеломляющая боль. Билли стиснул зубы. — …Шариком от подшипника. Молчание в трубке. — Понимаю, как это звучит, но все правда. Женщина использовала рогатку. — О, Боже! Что… — В трубке слабо послышался женский голос. Джинелли коротко ответил ей по-итальянски и снова заговорил в трубку. — Это не шутка, Уильям? Какая-то сука прострелила тебе ладонь из рогатки? — Я бы не стал звонить людям в… — Он посмотрел на часы, снова испытав волну боли в руке… — в три часа, чтобы пошутить. Я сидел здесь уже часа три, пытаясь дождаться более цивилизованного часа, но уж очень больно… — Он коротко хохотнул: болезненный и беспомощный звук. — Очень больно. — Это имеет отношение к тому разговору, когда ты звонил? — Да. — Цыгане? — Да, Ричард. — Ах вот оно что! Ладно. Обещаю тебе одну вещь. Больше они к тебе цепляться не будут. — Ричард, я не могу пойти к доктору с этим, а боль… боль невыносимая. — «Не то слово», подумал Халлек. — Не мог бы прислать мне что-нибудь? Может, Федеральным Экспрессом? Что-нибудь болеутоляющее. — Где ты находишься? Билли некоторое время колебался. Все, кому он доверял, решили, что он сошел с ума. Не исключено, что его жена и босс успели засечь его и в этих краях, и предпримут быстрые меры, чтобы вернуть Билли в штат Коннектикут. Выбор оказался простой и полный иронии: либо довериться этому бандиту, промышлявшему наркотиками, которого не видел целых шесть лет, либо полностью сдаться. Закрыв глаза, он сказал: — Я в Бар Харборе, штат Мэн. Мотель «Френчмен Бэй», тридцать седьмой номер. — Секундочку. Джинелли снова отодвинул трубку. Билли услышал, как он заговорил по-итальянски. Глаз не открывал. Джинелли заговорил снова: — Моя жена тут сейчас кое с кем связывается для меня, — сказал он. — Сейчас разбудим кое-каких ребят в Норуоке. Надеюсь, будешь доволен. — Ты настоящий джентльмен, Ричард, — сказал Билли. Слова дались ему с трудом, пришлось прокашляться. Ему стало холодно, а губы пересохли. Попытался их облизнуть, но во рту тоже было сухо. — Ты лежи спокойно, мой друг, не суетись, — сказал Джинелли. В голосе снова была тревога, озабоченность. — Ты меня слышишь? Очень спокойно лежи. Можешь завернуться в одеяло. В тебя стреляли. Ты в шоке. — Да брось ты, — сказал Билли и снова усмехнулся. — Я уже два месяца в шоке. — Ты о чем это? — Не важно. — Ну, хорошо. Но нам надо потолковать, Уильям. — Да. — Я… А ну подожди минутку. — Снова разговор на итальянском. Халлек закрыл глаза и прислушался к толчкам боли. — К тебе придет человек с болеутоляющими средствами, — сказал Джинелли. — Он… — Ну, зачем же, Ричард? Я только… — Не указывай мне, что я должен делать, Уильям. Только слушай. Его зовут Фандер. Он не врач, вернее — больше не врач. Но он осмотрит тебя и решит, нужны ли тебе антибиотики помимо болеутоляющего. До рассвета он появится, я думаю. — Ричард, я просто не знаю, как тебя благодарить, — сказал Билли. По щекам его потекли слезы, и он рассеянно утер их правой ладонью. — Понятно, что не знаешь, — сказал Джинелли. — Помни: не суетиться, лежать спокойно. Фандер прибыл еще до шести утра. Это был маленький человек с ранней сединой, в руке сумка сельского врача. Он посмотрел на костлявое, истощенное лицо Билли внимательным взглядом. Не сказав ни слова, развернул платок на ране, и Билли пришлось зажать рот правой ладонью, чтобы не вскрикнуть от боли.