— Хейди имеет право прибегнуть к законным средствам, — осторожно ответил Хаустон. — Ты понимаешь? — Я понимаю, — ответил Билли. — Ты имеешь в виду себя, Хейди и Трех Гномов из клиники Глассмана. Все вместе вы отправляете меня в санаторий «Саннивейл», где я научусь плести корзинки. — Брось ты эту мелодраму, Билли! Она не меньше беспокоится о Линде, чем о тебе. — Мы оба волнуемся за Линду, — сказал Билли. — Я и за Хейди волнуюсь. Конечно, бывают моменты, когда я на нее зол, но в целом по-прежнему люблю ее. И потому беспокоюсь. Так что она в какой-то степени ввела тебя в заблуждение, Майкл. — Не знаю, о чем ты говоришь. — Ясно, что не знаешь. И объяснять тебе не собираюсь. Она может тебе рассказать, хотя сомневаюсь. Хейди хотела бы забыть все, что случилось. Она могла бы излить тебе душу относительно некоторых упущенных деталей. Скажем так: у нее тоже есть свой комплекс вины. Кстати, если прежде она выкуривала пачку сигарет в день, то теперь выкуривает до двух с половиной. Долгая пауза, потом Майкл Хаустон вернулся к своему обычному припеву: — Что бы там ни было, Билли, но психиатрические тесты, поверь мне, в твоих же интересах и в интересах… — Прощай, Майкл, — сказал Халлек и аккуратно положил трубку. 15. ДВА ТЕЛЕФОННЫХ РАЗГОВОРА Оставшуюся часть дня Билли провел, вышагивая взад и вперед по прохладному кондиционированному дому, бросая взгляды на отражение своего нового облика в зеркалах и полированных поверхностях. То, какими мы себя видим, гораздо в большей степени, чем мы полагаем, зависит от нашей концепции нормального телосложения. Ничего утешительного в этой идее он не нашел. Моя самооценка зависит от того, насколько я воздействую на окружающий меня мир. Что же получается? Если мистер Т. ходит по улице, держа под мышкой труд Эйнштейна, от этого он выглядит важным человеком, ученым. Но разве в самом деле он становится от этого лучше? Идеи Т. С. Элиота звучали в голове, как эхо далекого воскресного колокола. Нет, я не это имел в виду. Не это. То, как мы воспринимаем реальность, гораздо больше, чем мы полагаем, зависит от нашей оценки собственного телосложения. Да, реальность, — пожалуй, ближе к истине. Когда видишь, как тебя стирают фунт за фунтом на нет, подобно тому, как стирают с черной доски сложное уравнение — строку за строкой, на твое восприятие реальности это здорово влияет. Твоей личной реальности и всей в целом. Он был толстым, жирным, как свинья. Потом стал плотным, потом нормальным (если такое понятие вообще существует), потом худым. Но теперь худоба переходила в новое качество, которое можно назвать «тощий». А что дальше? Дистрофик, истощенный, скелетообразный? дальше уже и вообразить было нечего. Его не слишком беспокоила перспектива быть отправленным в санаторий для тихо помешанных. Чтобы организовать подобное, требуется время. Однако последний разговор с Хаустоном показал, насколько далеко зашло дело. Оказалось невозможным убедить кого-либо. Ни один человек ему не поверит. Захотелось позвонить Кирку Пеншли. Желание было почти неодолимым, хотя он и понимал, что Кирк сам позвонит, как только три сыскных компании, услугами которых пользовалась фирма, что-нибудь найдут. Вместо этого Халлек позвонил в Нью-Йорк, разыскав нужный телефон в записной книжке. С тех пор как приключилась эта беда, имя Ричарда Джинелли то и дело всплывало в сознании. Теперь пришло время позвонить ему. На всякий случай. — «Три брата», — послышался голос в трубке. — Сегодня у нас в меню телятина «марсала» и наша фирменная версия «Фетуччине Альфредо». — Меня зовут Уильям Халлек. Я бы хотел поговорить с мистером Джинелли, если он на месте. После паузы в трубке послышался голос: — Халлек? — Да. — Трубка была отложена в сторону, и Билли слабо различил звяканье посуды, чью-то брань на итальянском, чей-то смех. Как и все в его нынешней жизни, звучало это очень издалека. Наконец трубку подняли. — Уильям! — Билли вдруг пришло в голову, что никто больше его так не называл. — Как твои дела, дорогой? — Я сбросил вес. — Что ж, отлично, — сказал Джинелли. — Ты был слишком толст, Уильям. Прямо тебе скажу, — слишком. И сколько сбросил? — Двадцать фунтов. — О! Поздравляю! И сердчишко твое тебя поблагодарит. Трудно терять вес? Впрочем, не говори, сам знаю. Чертовы калории так и цепляются, висят, понимаешь, над поясом. Потом вдруг портки начинают по швам расползаться на заднице, когда туфель зашнуровываешь. — Для меня это не составило труда. — Заходи, Уильям, к «Трем братьям». Я тебя сам угощу отличной штукой — курицей по-неаполитански. Весь прежний вес вернешь с одного блюда. — А что, пожалуй, ловлю тебя на слове. — Билли улыбался. Глядя на свое отражение в зеркале кабинета, он подумал, что в его улыбке слишком много зубов, слишком они близки к плоти губ. Улыбка исчезла с его лица. — Я серьезно говорю, дорогой. Соскучился по тебе. Так давно не виделись, а жизнь-то коротка. Да, жизнь наша коротка, верно? — Да, пожалуй. Джинелли понизил голос: — Я слыхал, у тебя там, в Коннектикуте, была неприятность. Мне было очень жаль, когда услышал. — Откуда ты услышал? — удивленно спросил Билли. В газете Фэйрвью «Репортер» была лишь маленькая заметка в которой и имена-то не назывались, а в газетах Нью-йорка и того не было. — Держу ухо востро, — ответил Джинелли. — Как говорят, прикладываю ухо к земле. «Да, таков твой образ жизни — держать ухо востро», — подумал Билли и неуютно поежился. — С этим у меня и сейчас проблемы, — сказал Билли, осторожно подыскивая слова. — Они, видишь ли, выходят за рамки юрисдикции. Женщина… ты слыхал о той женщине? — Да. Говорили — цыганка. — Верно, цыганка. А у нее — муж. Вот он… устроил мне неприятность. — Как его зовут? — Лемке, кажется. Попробую сам утрясти это дело, но просто подумаю… если не получится… — Да, да, конечно, конечно. Ты мне позвонишь. Может быть, я смогу что-нибудь, а может, и не смогу ничего. Может, я решу, что не хочу. Сам понимаешь, друзья — всегда друзья, а бизнес — всегда бизнес. Ты понял, что я имею в виду? — Понял. — Иногда дружба и бизнес пересекаются, а иногда и нет. Верно я говорю? — Верно. — Этот парень пытается с тобой покончить? Билли заколебался. — Ты знаешь, я бы пока не хотел слишком много говорить, Ричард. Дело очень специфическое, необычное. Но в общем-то, да, он решил со мной покончить. Очень крепко решил. — Эй, Уильям, нам надо обсудить это дело прямо сейчас! Тревога в голосе Джинелли была очевидной. Билли ощутил, как на глаза навернулись теплые слезы, утер их торопливо тыльной стороной ладони. — Спасибо тебе… Я, правда, ужасно благодарен… Но все же попробую сам справиться сначала. Я, собственно, даже не уверен, чего от тебя хочу. — Захочешь позвонить, Уильям, я буду здесь. О'кей? — О'кей и еще раз спасибо. — Он немного поколебался и спросил: — Скажи мне, Ричард, одну вещь — ты суеверен? — Я? Ты спрашиваешь старого бандюгу вроде меня — суеверен ли я? Я, знаешь, рос в семье, где моя мать и бабушка и все тетушки только и знали, что славили Деву Марию, молились всем известным и неизвестным святым, завешивали зеркала, когда кто-то помрет, отгоняли злых духов в виде ворон и черных кошек, делали заклинания от дурного глаза. И ты спрашиваешь меня такое? — Ну да, — сказал Билли с невольной улыбкой. — Да, вот такой тебе вопрос задаю. Голос Ричарда Джинелли зазвучал жестко и совсем без юмора: — Я, Уильям, верю только в две вещи: пистолет и деньги. Суеверен ли я? Нет, конечно. — Ну и хорошо. — Улыбка Билли стала шире. Впервые за месяц так улыбался, и это было приятно. Чертовски приятно. В тот вечер, когда с улицы пришла Хейди, позвонил Пеншли. — Ну, твои цыгане задали нам гонку, сказал он. — С тебя причитается чуть ли не под десять тысяч долларов. Пора прекратить? Как считаешь? — Сначала скажи, что вы узнали, — ответил Билли. Его ладони вспотели. Пеншли начал рассказывать своим сухим голосом старшего начальника. Цыганский караван сначала проследовал в Грино, коннектикутский городок милях в тридцати к северу от Милфорда. Спустя неделю они появились в городе Поутакет близ Провиденса, Род-Айленд. После Поутакета — Эттлборо, Массачусетс. В Эттлборо один из них был арестован за нарушение общественного порядка, но вскоре выпущен после уплаты штрафа. — Похоже, что дело было так. Там в городке один местный лоботряс проиграл на «колесе фортуны» цыганам десять долларов. Заявил оператору, что колесо было специально подделано и что он им за это отомстит. Пару дней спустя он приметил цыгана, выходившего из магазина «Ночная сова». Сначала была словесная перепалка, потом драка на стоянке автомобилей. Там были два свидетеля, правда, из приезжих. Они сказали, что драку спровоцировал местный парень. Нашлись и двое из местных, которые заявили, что все начал цыган. Арестовали цыгана. Когда он предложил за себя выкуп или штраф, полицейские были довольны: не понадобились расходы на суд и появился предлог, чтобы их вытурить из города.