59 Пейна долго смотрел на это странное письмо. Его глаза перебегали с первой строчки на последнюю. Я решил жить. Я не убивал отца. Его не удивляло, что юноша продолжает протестовать – многие преступники делали это годами, хотя их вина была неопровержимо доказана. Но такой решительности в оправданиях он еще не встречал. Такой… повелительной решительности. Да, именно это удивило Пейну в письме. Он знал, что истинного короля не меняют ни изгнание, ни тюрьма, ни даже казнь. И это было письмо истинного короля. Я решил жить. Пейна вздохнул. Через некоторое время он взял перо, пододвинул чернильницу и начал писать. Его письмо получилось еще короче, чем у Питера. За пять минут он написал его, присыпал песком и запечатал. Потом позвонил Арлену. Тот появился, еще более сконфуженный. – Бесон еще здесь? – Думаю, да, мой господин, – ответил Арлен. На самом деле он знал, что Бесон здесь, потому что только что видел, как тот ходит по кухне из угла в угол, зажав в руке, как дубину, обглоданную куриную ногу. Мясо он уже съел и теперь с леденящим душу хрустом грыз кость. Арлен так до конца и не поверил, что этот человек не тролль. – Передай ему. – Пейна вручил слуге письмо вместе с двумя золотыми. – Это ему за труды. Скажи – если будет ответ, пусть немедленно принесет его мне. – Да, мой господин. – Не болтай с ним долго, – похоже, Пейна шутил. – Нет, мой господин. Арлен вышел, все еще вспоминая хруст костей. 60 – Вот, – сказал Бесон утром, входя в камеру Питера. Теперь он был даже доволен. На два золотых можно купить бочку медовухи, и половину ее он уже выпил этой ночью. – Сделали из меня какого-то чертова почтальона. – Спасибо. – Питер взял конверт. – Не хочешь его открыть? – После того как ты уйдешь. Кулаки у Бесона сжались сами собой. Питер просто стоял и смотрел на него. Через минуту Бесон опустил руки. – Чертов почтальон! – повторил он и выскочил, хлопнув дверью. Щелкнул стальной замок, и с шумом закрылись три засова, каждый толщиной с руку Питера. Когда звуки стихли, Питер прочитал письмо. В нем было всего три предложения: Я знаю об обычае, о котором ты пишешь. Согласен выделить нужную сумму. Но лишь после того как ты объяснишь, что хочешь получить за эти деньги от нашего общего друга. Питер улыбнулся. Удивительно осторожный человек, этот Пейна! Ему не придется ни в чем участвовать, посредником будет Бен, и все равно он хочет знать все детали. Питер постучал в дверь и после коротких переговоров с Бесоном получил перо, чернила и бумагу. Тюремщик опять проворчал что-то про чертова почтальона, но предвкушал уже появление в кармане еще двух золотых. – Если вы продолжите переписываться, я смогу разбогатеть, – пробормотал он неизвестно кому, выходя в коридор. 61 Пейна открыл второе письмо Питера и сразу увидел, что на этот раз в нем не было никаких имен. Юноша учился быстро. Это хорошо. Может, Ваше желание узнать о моих просьбах неуместно, но выбирать не приходится. Я в Вашей власти. Вот две вещи, которые я хочу купить за восемь золотых: 1. Я хочу получить кукольный домик моей матери. Я очень любил играть с ним в детстве и сохранил память об удивительных приключениях, связанных с ним. 2. Я хочу, чтобы к любой пище мне подавали салфетку – настоящую королевскую салфетку. Герб можно убрать. Таковы мои просьбы. Пейна перечитал письмо не один раз, прежде чем бросить его в огонь. Похоже, испытания все же повлияли на рассудок Питера. Зачем ему кукольный домик? Пейна знал, что он еще хранится где-то в королевской кладовой. Можно, вполне можно дать его принцу… если предварительно удалить все острые предметы, ножики и все такое. Пейна помнил, как Питер любил этот домик в детстве, и помнил, как Флегг протестовал против этого. Роланд тогда еще не послушался Флегга… Редкий случай. И вот Питер вспомнил о кукольном домике. Может, он не в своем уме? Пейна так не считал. Теперь салфетка… что ж, это можно понять. Питер всегда требовал, чтобы ему подавали салфетку. Даже когда ездил с отцом на охоту. Странно, что он не просил лучшей еды, как все прочие знатные узники, но на него это похоже. Эти салфетки… тоже от матери, я уверен. Есть ли тут какая-нибудь связь? Салфетки и кукольный домик Саши. Что это значит? Пейна не знал, но абсурдная надежда снова зародилась в нем. Флегг не хотел, чтобы Питер играл с домиком в детстве, – и вот он возник опять. И где-то глубоко, едва уловимо, таилась еще одна мысль. Если – только если – Питер все-таки не убивал отца, то кто мог это сделать? Конечно, тот, кому принадлежал сначала этот ужасный яд. Тот, кто лишился бы всего, если бы Питер пришел к власти. Тот, кто теперь, при Томасе, приобрел все. Флегг. Эта мысль ужасала. Она означала, что правосудие совершило ошибку. Что он судил Питера не на основании логики, которой всегда гордился, а на основании неприязни, возникшей, когда увидел слезы принца. Мысль о том, что он вынес самый важный приговор в жизни, руководствуясь эмоциями, была невыносима. Так почему бы не дать ему теперь этот домик? Пейна написал короткую записку. Бесон получил еще два золотых и надеялся на дальнейшую переписку, но ее не последовало. Питер получил то, о чем просил. 62 В детстве Бен Стаад был стройным голубоглазым мальчиком с вьющимися светлыми волосами. Девочки заглядывались на него, еще когда ему было девять лет. – Скоро это кончится, – предрекал отец Бена. – Все Стаады в детстве были хороши. Он тоже, когда вырастет, потемнеет, станет щуриться на все вокруг и сделается обыкновенной свиньей в королевском свинарнике. Но эти предсказания не сбылись. Бен стал первым Стаадом за несколько поколений, который в семнадцать остался таким же светловолосым, каким был в семь, и мог за четыреста ярдов отличить ястреба от коршуна. И глаза его не щурились близоруко, а смотрели светло и ясно, и девочки все так же заглядывались на него. Ему повезло… и это тоже отличало его от других Стаадов, на которых неудачи так и сыпались, по крайней мере в последние триста лет. Семья Бена надеялась, что он вытащит ее из благородной бедности. В конце концов глаза его не помутнели и волосы не потемнели. И принц Питер – его лучший друг. Но потом Питера обвинили в убийстве отца и посадили в Иглу быстрее, чем Стаады успели сообразить, что это значит. Эндрю, отец Бена, был на коронации Томаса и вернулся оттуда весь в синяках. – Я уверен, что Питер невиновен, – сказал в тот вечер за ужином Бен. – Отказываюсь верить, что… В следующий момент он лежал на полу, в ухе у него звенело, а отец возвышался над ним с капающим с усов гороховым супом. Лицо его было пурпурным. Младшая сестренка Бена, Эммалайн, разревелась на своем детском стульчике. – Не упоминай в моем доме этого мерзавца, – сказал отец. – Эндрю! – крикнула мать. – Эндрю, он же не понимает… Отец, обычно добрейший человек, повернул голову и свирепо уставился на мать. – Помолчи, женщина! – рявкнул он, и она испуганно замолчала. Даже Эммалайн утихла на своем стуле. – Отец, – тихо сказал Бен, – ты уже лет десять пальцем меня не трогал. Да и до того ты никогда не делал этого в гневе. Но я все равно не верю… Эндрю Стаад предостерегающе поднял палец: