– Конечно, н… Но она не дослушала его ответ. Она развернулась и быстро пошла в сторону кухни, не оглядываясь. Он почувствовал раскаяние, но вместе с тем и облегчение. А вдруг кто-то еще попытается с ним заговорить? Тогда он будет разоблачен. Он не способен говорить с людьми нормально, только не в таком состоянии. Он даже не может одурачить их, выдав себя за пьяного. – Аферрррррррра, – сказал он, нежно раскатывая по небу. На этот раз ноты вылетели изо рта по прямой – все они были с флажками. Он может выдувать ноты хоть всю ночь и чувствовать себя при этом абсолютно счастливым, лично он не имеет ничего против. Но только не здесь, где любой может подойти и заговорить с ним. Может быть, в каком-нибудь тихом месте, где он сможет услышать свои мысли. А эта вечеринка создавала полную иллюзию, что он стоит за огромным водопадом. Трудно думать в таком хаосе. Лучше отыскать какую-нибудь тихую заводь. Может быть, негромко включить радио, послушать музыку. Он чувствовал, что тихая музыка поможет ему думать. А думать было о чем. Он ощутил абсолютную уверенность, что люди то и дело искоса на него поглядывают. Наверное, Мэри уже раззвонила всем и каждому. Я так беспокоюсь. Барт нажрался мескалина. Сплетня распространится от группки к группке. Они будут делать вид, что танцуют, пьют и разговаривают, но на самом деле они будут украдкой наблюдать за ним, шептаться у него за спиной. Он абсолютно в этом уверен. Это кррррристально ясно. Мимо него проходил человек, слегка покачиваясь и неся в руках очень высокий бокал. Он ухватил человека за лацкан его спортивного пиджака и хрипло прошептал ему в ухо: – Что они обо мне говорят? Человек наградил его отрешенной улыбкой и выдохнул ему в лицо пары скотча. – Я это обязательно запишу, – сказал он и двинулся дальше. В конце концов, он добрался до кабинета Уолтера Хэмнера. Сколько времени прошло с того момента, как он пришел на вечеринку, оставалось для него полной тайной. Когда он закрыл за собой дверь, гул вечеринки стал звучать куда тише, принеся облегчение его истерзанному слуху. В нем зарождался страх. Мескалин не только не перестал действовать, но с каждой минутой подчинял его себе все сильнее и сильнее. Ему показалось, что он пересек гостиную, не успев и глазом моргнуть – в буквальном смысле этого выражения. Еще одно столь же краткое мгновение понадобилось ему для того, чтобы миновать темную спальню, где на кровати была навалена гора пальто. Третье мгновение перенесло его в холл. Нить последовательного нормального существования разорвалась, и бусины реальности брызнули во все стороны. Связность событий утратилась. Чувство времени распалось на фрагменты. Что если он никогда не вернется к своему обычному состоянию? Что если он останется таким навсегда? Ему пришло в голову, что неплохо бы свернуться калачиком и поспать, но он не знал, удастся ли ему заснуть. А если удастся, то одному Богу известно, какие сны ему приснятся. Он с ужасом вспомнил о том, с какой легкостью и беззаботностью принял он таблетку. Это совсем не было похоже на состояние опьянения. Внутри, в самом центре его «я», уже не было мерцающего зернышка сознания, которое никогда не становилось пьяным. Центр исчез, и безумие завладело им полностью. Но здесь ему стало лучше. Может быть, здесь он сумеет восстановить контроль над собой. Во всяком случае, если он выкинет какую-нибудь идиотскую штуку, то никто… – Эй, привет. Он испуганно вздрогнул и посмотрел в угол. Рядом с одним из книжных шкафов Уолтера в кресле с высокой спинкой сидел человек. На коленях у него лежала открытая книга. Но был ли это человек? В комнате был только один источник света – лампа на маленьком круглом столике по левую руку от незнакомца. Ее свет отбрасывал на его лицо длинные тени, так что глаза его казались черными провалами, а щеки вырисовывались зловещими, сардоническими пятнами. На мгновение ему показалось, что он столкнулся лицом к лицу с самим Сатаной, забредшим в кабинет Уолли Хэмнера. Потом незнакомец встал, и он убедился, что это человек, самый обычный человек. Высокий парень лет шестидесяти, с голубыми глазами и носом, о который не раз разбивали бутылки в пьяных драках. Однако в руках у него не было стакана со спиртным. На столике также ничего не было видно. – Еще один странник, – сказал человек и протянул руку для рукопожатия. – Фил Дрейк. – Бартон Доуз, – ответил он, все еще не сумев прийти в себя от страха. Они пожали друг другу руки. Рука Дрейка была скрючена и покрыта старыми шрамами – возможно, от ожога. Но он ничего не имел против того, чтобы пожать ее. Дрейк. Фамилия показалась ему знакомой, но он никак не мог вспомнить, где он слышал ее раньше. – С вами все в порядке? – спросил Дрейк. – Вы выглядите малость… – Я под кайфом, – сказал он. – Я принял мескалин и, Господи, как же я улетел. – Он посмотрел на книжные полки и увидел, что они пульсируют, то выпирая, то втягиваясь обратно. Это не понравилось ему – слишком уж похоже на огромное бьющееся сердце. Больше ему не хотелось видеть ничего похожего. – Понятно, – сказал Дрейк. – Садитесь. Расскажите мне о том, что вы чувствуете. Он посмотрел на Дрейка с некоторым удивлением, а потом почувствовал, как его захлестнула волна облегчения. Он сел. – Вы знаете о мескалине? – О, совсем немного. Я работаю в кафе на окраине. Ребята постоянно расхаживают по улицам, улетая от какой-нибудь гадости. Как ваше нынешнее путешествие? – спросил он вежливо. – И плохое и хорошее, – сказал он. – Немного тяжелое. Да, это точное слово. Наркоманы им часто пользуются, я слышал. – Да. – Я уже начал бояться. – Он мельком посмотрел в окно и увидел длинное небесное шоссе, протянувшееся через весь купол ночного неба. С беспечным видом он отвел взгляд, но не сумел удержаться и облизал губы. – Скажите мне… Сколько это обычно продолжается? – Когда вы закинулись? – Закинулся? – Буквы выскочили у него изо рта, упали на пол и расплылись. – Ну, когда вы приняли наркотик? – Аа… Около половины девятого. – А сейчас у нас… – Он посмотрел на часы. – Сейчас у нас четверть десятого… – Четверть десятого? Только и всего? Дрейк улыбнулся. – Чувство времени становится резиновым, верно? Думаю, к половине второго вы уже будете в полном порядке. – Точно? – Да, я почти уверен. Сейчас у вас, по всей видимости, самый пик. У вас много визуальных галлюцинаций? – Даже слишком. – Вы видите много такого, что не предназначалось для человеческих глаз, – сказал Дрейк и улыбнулся странной кривой улыбкой. – Точно, вы совершенно правы. – Чувство облегчения, вызванное присутствием этого человека, стало еще сильнее и напряженнее. Он чувствовал себя спасенным. – А чем вы занимаетесь помимо разговоров с мужчинами средних лет, провалившимися в кроличью нору? Дрейк снова улыбнулся. – Неплохо сказано. Обычно люди под мескалином или кислотой начинают нести околесицу, а иногда вообще теряют способность к членораздельной речи. Большинство своих вечеров я работаю в службе психологической помощи по телефону. Рабочие дни я провожу в кафе, о котором я уже говорил. Называется оно «Отдохни, Мамаша». Основную часть клиентуры составляют уличные сумасшедшие и алкоголики. По утрам я просто гуляю по улицам и разговариваю с теми из моих прихожан, кто уже встал. А в промежутках я выполняю мелкие просьбы заключенных из окружной тюрьмы. – Вы священник? – Меня называют уличным проповедником. Очень романтично. Но когда-то я был настоящим священником. – А теперь нет? – Я оставил свою мать церковь, – сказал Дрейк. Слова звучали мягко, но в голосе его послышались нотки какой-то ужасающей решимости. Ему показалось, что он слышит лязг навсегда захлопнувшейся железной двери. – Почему? Дрейк пожал плечами. – Это не имеет значения. А что вы? Откуда вы взяли мескалин? – Мне его дала девушка, ехавшая стопом до Лас-Вегаса. По-моему, неплохая девушка. Она позвонила мне на Рождество. – Хотела, чтобы вы ей помогли? – Наверное. – Вы помогли ей? – Не знаю. – Он хитро улыбнулся. – Отец, расскажите мне о моей бессмертной душе. Дрейк сморщился. – Я вам не отец. – Ну, неважно. – Так что вы хотите узнать о своей душе? Он посмотрел на свои пальцы. Он мог стрелять из них маленькими сгустками света. Стоило ему пожелать, и сверкающая шаровая молния вылетала из-под ногтей. Это наполняло его пьянящим ощущением власти. – Я хочу знать, что случится с ней, если я совершу самоубийство. Дрейк нервно поежился. – Это не вы спрашиваете меня о самоубийстве. Вместо вас говорит наркотик. – Нет, это я говорю, – сказал он. – Ответьте мне, прошу вас. – Не могу. Я не знаю, что случится с вашей душой, если вы совершите самоубийство. Однако я знаю, что случится с вашим телом. Оно сгниет. Озадаченный этими словами, он вновь опустил глаза на свои пальцы. Они послушно заискрились под его взглядом, напомнив ему о рассказе Эдгара По «Странный случай с мистером Вольдемаром». Ну и ночка. По и Лавкрафт. Он поднял глаза, ощущая себя немного сбитым с толку, но отнюдь не обескураженным. – Чем занято сейчас ваше тело? – спросил Дрейк. – Что? – Он нахмурил лоб, пытаясь извлечь смысл из поставленного вопроса. – Существуют два вида кайфа, – сказал Дрейк. – Головной и телесный. Вы чувствуете тошноту? У вас что-нибудь болит? Какие-нибудь неприятные ощущения? Он сосредоточил внимание на своем теле. – Нет, – ответил он после паузы. – Я просто чувствую себя… Занятым. – Он немного посмеялся над этим словом, и Дрейк тоже улыбнулся. Это слово довольно точно описывало его ощущения. Его тело, даже в неподвижном состоянии, казалось очень активным. Довольно легкое, оно в то же время не было бесплотным. Собственно говоря, он никогда не чувствовал себя таким телесным, никогда еще он не отдавал себе такого ясного отчета в том, насколько переплетены его физические и умственные процессы. Их нельзя было отделить друг от друга. Тело и сознание сплавились в единое целое, и этому никак нельзя было воспрепятствовать. Интеграция. Энтропия. Эти мысли набросились на него, словно быстрый тропический восход. Он принялся обдумывать их в свете своей нынешней ситуации, пытаясь найти в них какой-то скрытый узор (если он действительно был там, этот узор), но… – Но ведь есть еще и душа, – громко произнес он вслух. – Что там насчет души? – любезно поинтересовался Дрейк. – Если убить мозг, то умирает и тело, – произнес он медленно. – И наоборот. Но что происходит с душой? Вот в чем вопрос, оте… Мистер Дрейк. – Какие сны нам в смертном сне приснятся? – сказал Дрейк. – Это из «Гамлета», мистер Доуз. – Как вы думаете, душа продолжает жить? Есть ли что-нибудь по ту сторону смерти? Глаза Дрейка потемнели. – Да, – сказал он. – Я думаю, что жизнь после смерти существует… В некотором роде. – А считаете ли вы самоубийство смертным грехом, который обрекает душу на вечные муки? Дрейк долго не отвечал. – Самоубийство – это ложный выход, – сказал он, наконец. – Я верю в это всеми силами своей души. – Но это не ответ на мой вопрос. Дрейк поднялся с кресла. – У меня нет ни малейшего намерения отвечать на ваш вопрос. Я больше не имею дела с метафизическими проблемами. Я – светский человек. Хотите вернуться на вечеринку? Он подумал о шуме и сумятице и отрицательно покачал головой. – Тогда домой? – Я не в состоянии управлять машиной. – Я могу отвезти вас. – Серьезно? А как вы вернетесь обратно? – Вызову такси из вашего дома. В новогоднюю ночь легко вызвать такси. – Это было бы просто здорово, – сказал он с благодарностью. – Я хотел бы побыть в одиночестве. Пожалуй, неплохо бы посмотреть телевизор. – А вас можно оставить одного? – мрачно спросил Дрейк. – Вы будете в безопасности? – Никто не чувствует себя в безопасности в этом мире, – ответил он с той же серьезной интонацией, и оба они рассмеялись. – О'кей. Хотите с кем-нибудь попрощаться? – Нет. Здесь есть черный ход?