Гаррати терзался вопросом, съел ли Стеббинс свой последний сандвич. Стеббинс застрял у него в голове, как популярная мелодия, которая бесконечно крутится в мозгу и сводит с ума. Уже половина второго. Участники Долгой Прогулки одолели восемнадцать миль. — Далеко до него? Гаррати пришел в голову вопрос: а каков рекорд дистанции, пройденной участниками Долгой Прогулки в количестве девяноста девяти человек? Восемнадцать миль — это немало. Восемнадцать миль — есть чем гордиться. Я прошел восемнадцать миль. Восемнадцать. — Я спросил… — спокойно начал Макврайс. — Отсюда, наверное, миль тридцать. — Тридцать, — подтвердил Пирсон. — Зуб даю. — Карибу побольше Лаймстоуна, — сказал Гаррати. Ему все еще хотелось защищать местные города, одному Богу известно почему. Может, потому что многие ребята умрут в этом штате. Вполне возможно, умрут все. За всю историю Долгих Прогулок лишь шесть раз группа пересекала границу штата Нью-Хэмпшир и только одна группа добралась до Массачусетса. По мнению экспертов, эти результаты, подобно рекордному достижению Хэнка Аарона[2] в семьсот тридцать, кажется, пробежек, никому не суждено превзойти. Может быть, и сам он умрет на этой земле. Но он — другое дело. Умереть на родной земле. Он полагал, что Главному подобное понравится. «Умер на родной территории». Он откупорил флягу и обнаружил, что она пуста. — Флягу! — выкрикнул он. — Сорок седьмому флягу! С фургона спрыгнул солдат и передал ему новую флягу. Когда солдат повернулся, чтобы двинуться назад, Гаррати дотронулся до его карабина. Ему хотелось, чтобы движение вышло незаметным, но Макврайс увидел. — Зачем ты? Гаррати смущенно улыбнулся: — Не знаю. Наверное, вместо того чтобы постучать по дереву. — Знаешь, Рей, ты славный парень, — сказал Макврайс и зашагал быстрее. Когда он поравнялся с Олсоном, Гаррати остался в одиночестве. Он смутился сильнее, чем когда-либо в жизни. 93-й номер — Гаррати не знал его фамилии — обошел его справа. Он сосредоточенно смотрел себе под ноги, губы его беззвучно шевелились — он считал шаги. И он слегка пошатывался. — Привет, — окликнул его Гаррати. 93-й повернул голову. У него были пустые глаза, такие же, как у Керли в те секунды, когда тот проигрывал бой с судорогой в ноге. Гаррати понял: 93-й устал. Он знает об этом и боится. Гаррати почувствовал, как желудок медленно переворачивается на триста шестьдесят градусов. Их тени двигались по асфальту рядом с ними. Без четверти два. А в девять утра было прохладно, они сидели на траве в тени, и было это как будто месяц назад. Без нескольких минут два в группе снова заговорили. Гаррати уже представлял себе в первом приближении психологический механизм распространения слухов. Кому-то что-то становится известно, и информация очень быстро делается всеобщим достоянием. Слух рождается в процессе передачи из уст в уста. Так говорят, например, о дожде. Похоже, дождь собирается. Весьма вероятно, что начнется дождь. А тот, у кого есть радио, заявляет, что скоро ливанет как из ведра. Удивительно только, как часто слухи оказываются верными. И когда в группе проносится слух, что кто-то сдает, значит, дела у этого пацана плохи. В этих случаях слух всякий раз верен. На этот раз заговорили о том, что у девятого номера, Эвинга, появились волдыри на ногах и он уже получил два предупреждения. Предупреждения имелись у многих участников Прогулки, и это нормально. Но говорили, что Эвинг попал в скверное положение. Гаррати передал то, что услышал, Бейкеру, и Бейкер вроде бы удивился. — Тот черный парень? — спросил он. — Тот, иссиня-черный? Гаррати сказал, что представления не имеет, черный Эвинг или белый. — Да черный. Вон он. — Пирсон указал на Эвинга. Гаррати разглядел маленькие сверкающие бисеринки пота на его лице. Гаррати охватил ужас, когда он увидел, что Эвинг шагает в кроссовках. Совет Третий: не надевайте кроссовки. Еще раз: не надевайте кроссовки. В ходе Долгой Прогулки никакая другая обувь не обеспечит вам волдыри так скоро. — Мы с ним вместе приехали, — сказал Бейкер. — Он из Техаса. Бейкер увеличил скорость и поравнялся с Эвингом. Они довольно долго беседовали. Потом — постепенно, чтобы самому не получить предупреждения, — Бейкер замедлил шаг. Гаррати отметил, что Бейкер сильно помрачнел. — Пузыри появились у него на ногах в двух милях отсюда. А в Лаймстоуне они начали лопаться. Он идет, а из лопнувших пузырей на ногах сочится гной. Все молча слушали. Гаррати снова вспомнил о Стеббинсе. У Стеббинса — теннисные туфли. Может быть, он также натер ноги. — Предупреждение! Предупреждение девятому! Девятый, у вас третье предупреждение! Солдаты уже внимательно наблюдали за Эвингом. И Идущие наблюдали. Эвинг оказался в центре внимания. Его белая майка, столь разительно контрастирующая с темной кожей, покрылась серыми пятнами — от пота. Гаррати видел, как двигались под кожей спинные мускулы Эвинга. Хорошие у него мускулы, их хватило бы на много дней, но Бейкер сказал, что у Эвинга из вскрывшихся пузырей течет гной. Пузыри на ногах, судороги. Гаррати содрогнулся. Внезапная смерть. Никакие мускулы, никакие тренировки не спасут от пузырей и от судорог. Скажите, ради всего святого, о чем думал Эвинг, когда надевал эти кроссовки? К ним присоединился Баркович. И он глядел сейчас на Эвинга. — Пузыри! — Баркович произнес это слово так, как будто хотел сказать, что мать Эвинга — последняя шлюха. — А чего вы, собственно, ожидали от этого тупого ниггера? Чего, говорите? — Вали отсюда, — сказал спокойно Бейкер, — иначе я тебя пришью. — Это не по правилам, — огрызнулся Баркович с деланной ухмылкой. — Не забывай, голяк. Тем не менее он отошел. И как будто унес с собой окружавшее его ядовитое облачко. Два часа дня, два тридцать. Тени Идущих удлинились. Группа взошла на вершину пологого холма, и Гаррати увидел вдали окутанные голубой дымкой горы. Давно показавшаяся на западе грозовая туча потемнела, ветер усилился, высушил пот Гаррати, по спине побежали мурашки. Несколько мужчин, стоявших возле «форда» с домиком-прицепом, неистово завопили, приветствуя Идущих. Все туристы были здорово пьяны. Ребята помахали им в ответ. После мальчика в пестром комбинезоне они еще никого не встречали. Гаррати вскрыл тюбик с концентратом и съел содержимое, даже не прочитав этикетку. В концентрате чувствовался слабый вкус свинины. Гаррати подумал о гамбургерах Макврайса. Подумал о большом шоколадном торте с вишенкой наверху. Об оладьях. Непонятно почему, ему вдруг захотелось холодных оладий, щедро политых яблочным желе. Когда они с отцом в ноябре ездили на охоту, мать каждый раз готовила такие, и они брали оладьи с собой. Десять минут спустя в голове Эвинга появилась дыра. Эвинг шел посреди группы ребят, когда его скорость в последний раз упала ниже допустимого уровня. Может быть, он надеялся, что ребята защитят его. Но солдаты знали свое дело. Они были профессионалами. Они растолкали всех. Оттащили Эвинга к обочине. Он попытался сопротивляться, но как-то вяло. Один из солдат завел Эвингу руки за спину, а другой приставил дуло карабина к виску и застрелил парня. Одна нога Эвинга конвульсивно дернулась. — Кровь у него того же цвета, что и у всех, — неожиданно сказал Макврайс. Голос его показался очень громким в наступившей после выстрела тишине. Его кадык дернулся, и в горле что-то булькнуло. Двоих уже не было. Шансы оставшихся выросли на микроскопическую величину. Снова зазвучали приглушенные голоса, и Гаррати опять спросил себя: что же они делают с телами? Заткнись! Слишком много вопросов! — неожиданно заорал он на самого себя. И понял, что уже устал. Часть вторая Вперед по дороге Глава 3 У тебя будет тридцать секунд и не забудь, что ответ давать ты должен в форме вопроса. Арт Флеминг «Опасность» В три часа на дорогу упали первые капли дождя — крупные, круглые, темные, тучи нависали над головами — черные, страшные и притягательные. Высоко над ними раздавались раскаты грома, похожие на оглушительные хлопки. Далеко впереди в землю ударила голубая вилка молнии. Гаррати накинул куртку вскоре после того, как Эвинг получил билет; теперь он застегнул «молнию» и поднял воротник. Харкнесс, возможно, будущий писатель, заботливо упаковал свою тетрадь в пластиковый пакет. Баркович надел желтую широкополую виниловую шляпу. Лицо его от этого невероятно переменилось, хотя трудно было бы в точности определить, в чем именно состояла перемена. В шляпе он был похож на угрюмого смотрителя маяка. Сокрушительный раскат грома. — Начинается! — воскликнул Олсон. И дождь хлынул. В первые минуты он был настолько силен, что Гаррати почувствовал себя надежно отрезанным от мира сплошной пеленой. Он мгновенно промок до нитки. Волосы превратились в мокрую шапку. Он запрокинул голову и улыбнулся дождю. Ему хотелось бы знать, видят ли их солдаты. Ему хотелось бы знать, возможно ли сейчас незаметно… Он еще не сформулировал последний вопрос полностью, как первый бешеный натиск стал ослабевать, и теперь можно было что-то разглядеть за дождевой завесой. Гаррати оглянулся через плечо на Стеббинса. Стеббинс шагал сгорбившись, прижав руки к животу, и Гаррати сначала показалось, что у него начались судороги. На мгновение его охватила отчаянная паника; в случаях с Керли и Эвингом он не ощущал ничего подобного. Ему больше не хотелось, чтобы Стеббинс рано сломался. Однако он тут же разглядел, что Стеббинс просто-напросто защищает от дождя оставшуюся у него в руках половину сандвича. Тогда он отвернулся и с облегчением стал снова смотреть вперед. Наверное, решил он, мать Стеббинса — набитая дура, раз не догадалась завернуть эти дурацкие сандвичи в фольгу на случай дождя. Учения небесной артиллерии продолжались. Гаррати почувствовал оживление, как будто дождь смыл вместе с потом часть его усталости. Ливень опять усилился. Впрочем, довольно скоро он перешел в легкую изморось. Облака над головой начали понемногу рассеиваться. Рядом с Гаррати шел теперь Пирсон. Вот он подтянул джинсы. Они были слишком большого размера, и ему часто приходилось их поддергивать. Он носил очки в роговой оправе со стеклами, похожими на донышки бутылок из-под колы; сейчас он как раз протирал их полой рубашки. Он беззащитно моргал, как все близорукие люди, когда им приходится снимать очки. — Что, Гаррати, хорош душ? Гаррати кивнул. Впереди, на значительном расстоянии от остальных, Макврайс шагал спиной вперед и мочился на ходу. Гаррати посмотрел на солдат. Разумеется, они тоже промокли, но если дождь и доставил им какие-либо неудобства, они этого не показывали. У них деревянные лица. Интересно, подумал Гаррати, что они чувствуют, когда им приходится стрелять в человека? Он вспомнил, как целовал девушку с транспарантом, как щупал ее ягодицу. Как ощущал трусики под велосипедными шортами. И как тогда почувствовал себя сильным. — Тот парень сзади что-то неразговорчив, правда? — неожиданно сказал Бейкер, указывая большим пальцем назад на Стеббинса. Брюки Стеббинса, намокнув, из темно-красных стали почти черными. — Да. С ним не поговоришь. Макврайс сбавил скорость, чтобы застегнуть ширинку, и заработал предупреждение. Прочие поравнялись с ним, и Бейкер повторил ему свое замечание насчет Стеббинса. — Одиночка по натуре, так что с того? — заметил Макврайс и пожал плечами. — Я думаю… — Э-эй, — перебил его Олсон. Заговорил он впервые за довольно долгое время, и его голос звучал как-то странно. — Что-то у меня с ногами.