Она рванула вниз по ступенькам и отворила дверь, когда Дик еще только потянулся к звонку с табличкой «Торранс 2А». Он развел руки, и Венди тут же ринулась к нему в объятия, желая зарыться в них хотя бы на час. А то и на все два. Наконец Дик ее отстранил и придержал за плечи. — Хорошо выглядишь, Венди. Как там мальчонка? Заговорил? — Нет, но с тобой заговорит. Может, поначалу и не вслух, но ты ведь можешь… — Не договорив, Венди нацелила указательный палец ему в лоб, как пистолет. — Не обязательно, — ответил Дик и обнажил в улыбке новехонькие вставные челюсти. Большую часть старых забрал «Оверлук» той ночью, когда взорвался бойлер. Молотком, раздробившим Дику зубы и наградившим Венди на всю жизнь дерганой походкой, махал тогда Джек Торранс, но они оба понимали, что на самом деле то был «Оверлук». — Он очень силен, Венди. Если Дэнни захочет от меня отгородиться, то у него получится. Знаю по опыту. А кроме того, будет лучше, если мы поговорим вслух. Лучше для него. А теперь расскажи подробно, что произошло. Рассказав, Венди отвела Дика в ванную. Она сохранила для него все следы, как делают полицейские на месте преступления до приезда судмедэкспертов. Да тут и было совершено преступление. В отношении ее мальчика. Дик смотрел долго, ни к чему не притрагиваясь, потом кивнул. — Давай поглядим, как там Дэнни. Может, уже очухался. Дэнни не очухался, но на сердце у Венди сразу полегчало при виде радости, которой осветилось лицо сына, когда тот понял, кто это сидит рядом с ним на кровати и его тормошит. (привет Дэнни я принес тебе подарок) (у меня не день рождения) Венди стояла и смотрела на них. Она понимала, что они разговаривают, но не знала, о чем. — Вставай, сынок. Прогуляемся по пляжу, — сказал Дик уже вслух. (Дик она вернулась миссис Мэсси из номера 217 вернулась) Дик снова тряхнул его за плечо. — Говори вслух, Дэн. Ты пугаешь маму. — А что за подарок? — спросил Дэнни. Дик улыбнулся. — Уже лучше. Рад слышать твой голос, да и Венди тоже. — Да. — На большее она не отважилась, иначе они бы услышали дрожь в ее голосе и забеспокоились. Ей этого не хотелось. — Пока нас не будет, тебе, наверное, стоит убраться в ванной, — сказал ей Дик. — Резиновые перчатки у тебя есть? Венди кивнула. — Отлично. Надень их. 6 До пляжа было две мили. Парковку окружали аляповатые пляжные постройки — киоски с «муравейником» и хот-догами, сувенирные магазинчики, — но сезон уже кончался, и покупателей почти не было. Они оказались на пляже почти в одиночестве. Всю дорогу от квартиры Дэнни держал на коленях свой подарок — продолговатый пакет, довольно тяжелый, завернутый в серебристую бумагу. — Сначала мы немного поговорим, а потом ты его откроешь, — сказал Дик. Они шли у самой линии прибоя, по гладкому и блестящему песку. Дэнни шагал медленно, потому что Дик был старый. Когда-нибудь он умрет. Может быть, даже скоро. — Меня еще хватит на несколько лет, — сказал Дик. — Не переживай. Расскажи лучше, что случилось вчера. И ничего не пропускай. Рассказ занял немного времени. Трудней всего было найти слова, чтобы объяснить, какой ужас он чувствовал, и как он сплетался с душащей Дэнни уверенностью: теперь, найдя его, она никогда не уйдет. Но это же был Дик, так что слова ему не понадобились — хотя отчасти он смог их подыскать. — Она вернется. Я это знаю. Будет приходить и приходить, пока не прикончит меня. — Помнишь, как мы познакомились? Удивленный внезапной сменой темы, Дэнни кивнул. Хэллоранн провел для него и его родителей экскурсию по «Оверлуку» в их первый день. Очень давно, как ему теперь казалось. — Помнишь, как я в первый раз заговорил внутри твоей головы? — Конечно. — Что я сказал? — Спросил, поеду ли я с тобой во Флориду. — Верно. И что ты почувствовал, когда узнал, что ты уже не один? Что ты не единственный? — Это было здорово, — сказал Дэнни. — Так здорово. — Да, — сказал Хэллоранн. — Еще бы. Некоторое время они шли молча. Маленькие птички — песочники, как называла их мать, — то забегали в волны, то выскакивали на берег. — Тебе не показалось странным, что я появился как раз тогда, когда тебе понадобился? — Он взглянул на Дэнни с улыбкой. — Нет. Конечно же, нет. С чего бы? Ты был еще ребенком. Сейчас ты немного постарше. В некоторых отношениях — намного старше. Послушай, Дэнни. Вселенная умеет удерживать равновесие. Я в это верю. Есть такая пословица: «Когда ученик готов, приходит учитель». Я был твоим учителем. — Не только учителем, — сказал Дэнни. Он взял Дика за руку. — Ты был моим другом. Ты нас спас. Дик пропустил это мимо ушей… или Дэнни просто так показалось. — Моя бабушка тоже сияла — помнишь, я тебе говорил? — Да. Ты сказал, что вы могли подолгу разговаривать, даже не раскрывая рта. — Точно. Она меня учила. А ее учила ее прабабушка, еще при рабстве. Когда-нибудь, Дэнни, придет твой черед стать учителем. Ученик появится. — Если миссис Мэсси не доберется до меня первой, — мрачно сказал Дэнни. Они подошли к скамейке. Дик присел. — Дальше идти я не решусь, а то потом могу и не доковылять обратно. Садись. Я тебе расскажу одну историю. — Не надо мне никаких историй, — сказал Дэнни. — Она вернется, ты что, не понимаешь? Будет приходить, и приходить, и приходить. — Закрой рот и открой уши. И слушай свой урок. — Дик широко улыбнулся, демонстрируя сверкающие вставные челюсти. — Я думаю, ты все поймешь. Ты, сынок, вовсе не дурак. 7 Бабушка Дика с материнской стороны — та, что сияла, — жила в Клируотере. Она была Белая Бабушка. Не из-за белого цвета кожи, конечно, а потому, что была хорошей. Дедушка с отцовской стороны жил в Данбри в штате Миссисипи — в поселке недалеко от Оксфорда. Его жена умерла задолго до рождения Дика. Для цветного в те времена и в тех краях он был богат. Ему принадлежало похоронное бюро. Дик с родителями навещал его четырежды в год, и как же он ненавидел эти визиты. Он дико боялся Энди Хэллоранна и называл его (про себя, ибо сказать такое вслух означало заработать пощечину) Черным Дедушкой. — Ты знаешь, кто такие педофилы? — спросил Дик у Дэнни. — Те, кто хочет заниматься сексом с детьми? — Ну вроде, — настороженно ответил мальчик. Он знал, что нельзя разговаривать с незнакомцами и садиться к ним в машину. Потому что они могут с тобой что-то сделать. — Ну так старина Энди был не просто педофилом. Он был чертовым садистом. — Это как? — Это тот, кто любит делать людям больно. Дэнни понимающе закивал. — Как Фрэнки Листроне из нашей школы. Он всем делает «крапиву» и выкручивает руки. Если ты не плачешь, он отстает. А если заплачешь — никогда не отстанет. — Плохо, конечно, но там было хуже. Дик погрузился в молчание, как показалось бы случайному прохожему. Но рассказ продолжался — в виде картинок и фраз-связок. Дэнни увидел Черного Дедушку, высокого, в костюме, таком же черном, как он сам, и в какой-то необычной (котелок) шляпе. Он увидел вечные капельки слюны в углах его рта и вечно красные глаза, будто он устал или только что плакал. Дэнни увидел, как он сажает Дика — младше, чем Дэнни сейчас (наверно, в том возрасте, в каком он был в «Оверлуке») — к себе на колени. Если они были не одни, дед просто щекотал его. А наедине — запускал руку Дику между ног и стискивал его яички, пока мальчик чуть не терял сознание от боли. «Тебе нравится? — пыхтел ему в ухо дедушка Энди. От него пахло сигаретами и виски „Белая лошадь“. — А как же, всем мальчишкам это нравится! А коли и не нравится — ты все равно никому не скажешь. А не то я тебе покажу! Я тебя закопаю!» — Елки-палки, — сказал Дэнни. — Фу, какая гадость! — Там еще много что было, — сказал Дик, — но я тебе расскажу только об одном. После смерти жены дедушка нанял помощницу по дому. В обед она подавала на стол все сразу, от салата до сладкого, потому что Черному Дедушке так больше нравилось. На сладкое всегда был торт или пудинг. Его ставили на тарелочке или на блюдце возле твоей обеденной тарелки, чтобы ты смотрел на него и облизывался, запихивая в себя всю остальную дрянь. У дедушки было строгое правило: никакого десерта, пока не доел все жареное мясо, вареные овощи и пюре до последнего кусочка. Даже соус требовалось весь прикончить — а он был комковатый и не больно-то вкусный. Если хоть капля оставалась на тарелке, Черный Дедушка давал мне кусок хлеба и говорил: «Подбери все, Дики-Птенчик, чтобы тарелка была как псом вылизанная». Это он меня так называл: Дики-Птенчик. Иногда я никак не мог доесть и не получал торт или пудинг. Он забирал мою порцию и съедал сам. А иногда, покончив со всем, что на тарелке, я видел, что он загасил окурок в моем куске торта или ванильном пудинге. Он мог это делать, потому что всегда сидел рядом со мной. Дедушка делал вид, что все это — смешная шутка. «Ой, перепутал с пепельницей», говорил он. Мама с папой никогда ему не перечили, хотя, наверно, понимали, что если это и шутка, то с ребенком так шутить не годится. Они тоже делали вид, что он пошутил. — Это очень плохо, — сказал Дэн. — Твои родители должны были за тебя заступиться. Моя мама всегда заступается. И папа тоже так делал.