Кэролайн подписала бы эту чертову петицию, подумал он. Она не была поклонницей абортов, но не жаловала и мужиков, возвращающихся домой после закрытия бара и принимающих своих жен и детишек за футбольные мячи. Это была правда, но не это стало бы главной причиной, по которой она поставила бы свою подпись; она сделала бы это ради малейшего шанса лично и вблизи послушать такой знаменитый «пожарный оркестрик», как Сюзан Дэй. Она сделала бы это из врожденного любопытства, возможно, бывшего одной из доминирующих черт ее характера. Любопытство в ней было настолько сильно, что даже опухоль мозга не смогла его убить. За два дня до своей смерти она вытащила билетик в кино, которым Ральф пользовался как закладкой, из романа в бумажной обложке, лежавшего на ночном столике, потому что хотела узнать, какой фильм он смотрел. Кстати, это оказался фильм «Команда славных мужчин». Ральф с удивлением и отчаянием понял, как больно ему вспоминать об этом. Даже сейчас — дьявольски больно. — Конечно, — сказал он Гаму. — Я с удовольствием подпишу. — Вот молодец! — воскликнул Гам и хлопнул его по плечу. Его мрачный задумчивый взгляд сменился усмешкой, но Ральф не счел это переменой в лучшую сторону. Улыбка была жесткой и отнюдь не добродушной. — Заходи в мой вертеп! Ральф последовал за ним в пропахший табаком магазинчик, который не очень походил на вертеп в половине десятого утра. Уинстон Смит проскользнул перед ними, задержавшись лишь один раз, чтобы обернуться и взглянуть на них своими древними желтыми глазами. Он дурак, а ты — еще один, возможно, говорил этот прощальный взгляд. В сложившихся обстоятельствах Ральф не испытывал желания оспорить это заключение. Он сунул свои газеты под мышку, склонился над свернутым листом бумаги на прилавке рядом с кассовым аппаратом и подписал петицию с просьбой к Сюзан Дэй приехать в Дерри и выступить в защиту «Женского попечения». 3 Он одолел подъем на холм Ап-Майл легче, чем-ожидал, и пересек Х-образный перекресток Уитчэм-стрит и Джексон-стрит, думая: «Ну вот, не так уж и плохо, так ве…» Неожиданно он услышал звон в ушах, и ноги его задрожали. Он остановился на тротуаре Уитчэм-стрит и, приложив ладонь к рубахе, почувствовал, как его сердце бьется прямо под рукой, дергаясь с пугающей яростью. Он услышал шелест бумаги и увидел, что рекламное приложение выскользнуло из бостонской «Глоб» и полетело в канаву, Он нагнулся было за ним, но потом замер. Не очень удачная мысль, Ральф: если ты нагнешься, то скорее всего упадешь. Мое предложение: оставь этот лист дворнику. — Ага, ладно, неплохая идея, — пробормотал он и выпрямился. Черные точки замелькали у него в глазах, как сюрреалистическая стая ворон, и на одно мгновение Ральф стал уверен, что сейчас брякнется на валяющееся в канаве рекламное приложение независимо от того, захочет он его поднимать или нет. — Ральф? С тобой все в порядке? Он осторожно поднял глаза и увидел Лоис Чэсс, живущую на противоположной стороне, Харрис-авеню и на полквартала ниже дома, в котором они жили с Биллом Макговерном. Лоис сидела на одной из скамеек, прямо у входа в Страуфорд-парк, вероятно, ожидая автобуса, идущего по Канал-стрит к центру. — Конечно, все нормально, — ответил он и заставил свои ноги двинуться вперед. Он чувствовал себя так, словно шел сквозь сироп, но надеялся, что доберется до скамейки, не подав виду, как паршиво себя чувствует. У Лоис Чэсс были огромные темные глаза — того типа, который называли испанским, когда Ральф был маленьким, — и он не сомневался, что они сверкали в воображении очень многих мальчишек в те годы, когда Лоис ходила в школу. Глаза по-прежнему оставались самой красивой чертой ее лица, но тревога, которую Ральф видел в них сейчас, не произвела на него большого впечатления. Она была… какая? Слишком уж она похожа на добрую соседку, чтобы радовать, — первая мысль, пришедшая ему в голову, но он не был уверен, что это правильная мысль. — Все нормально? — эхом отозвалась Лоис. — Еще бы. — Он вытащил носовой платок из заднего кармана, убедился, что тот чистый, и вытер им лоб. — Надеюсь, ты не будешь возражать, если я скажу тебе, Ральф, что ты не выглядишь нормально. Ральф хотел возразить, но не знал как. — Ты бледный, ты вспотел и ты мусоришь на улице. Ральф удивленно уставился на нее. — Что-то выпало из твоей газеты. По-моему, рекламный листок. — Правда? — Ты прекрасно знаешь, что правда. Подожди секунду. Она встала, перешла на другую сторону тротуара, нагнулась (Ральф отметил, что, хотя бедра у нее широковаты, ноги по-прежнему были изумительны для женщины, которой стукнуло шестьдесят восемь) и подняла листок. Потом она вернулась с ним к скамейке и снова села. — Вот, — сказала она. — Теперь ты не нарушитель правопорядка. Он не сдержал улыбки: — Спасибо. — Не стоит. Можешь подарить мне купон «Максвелл-Хаус» или угостить обезжиренным гамбургером или диетической кока-колой. Я так растолстела с тех пор, как умер мистер Чэсс!. — Ты совсем не толстая, Лоис. — Спасибо, Ральф, ты настоящий джентльмен, но давай не уходить от темы. Тебе стало не по себе, правда? По правде говоря, ты чуть не вырубился. — Я просто перевел дыхание, — твердо сказал он и повернулся, чтобы взглянуть на группу ребятишек, игравших в детский бейсбол в парке. Они здорово увлеклись и с хохотом носились друг за дружкой. Ральф позавидовал работе их дыхательных органов. — Перевел дыхание, да? — Да. — Просто перевел дыхание? — Лоис, ты начинаешь заедать, как сломанная пластинка. — Ну что ж, сломанная пластинка сейчас тебе кое-что скажет, идет? Ты просто сдурел, взбираясь на Ап-Майл в такую жару. Если хочешь пройтись, почему бы не отправиться на развилку, как раньше? Там дорога ровная. — Потому что это заставляет меня думать о Кэролайн, — ответил он, и, хотя ему самому не нравился его сухой, почти грубый тон, которым были произнесены эти слова, он ничего не мог с собой поделать. — Ох черт… — Она легонько дотронулась до его руки. — Прости. — Все нормально. — Нет, неправда. Мне следовало получше подумать. Но ненормально и то, как ты сейчас выглядишь. Тебе уже не двадцать лет, Ральф. И даже не сорок. Я не хочу сказать, что ты в плохой форме — всем ясно, что для твоего возраста ты в прекрасной форме, — но ты должен лучше следить за собой. Кэролайн тоже хотела бы этого. — Я знаю, — ответил он, — но со мной действительно все… «…в порядке», — хотел он сказать, а потом оторвал взгляд от своих ладоней, вновь посмотрел в ее темные глаза, и то, что он там увидел, сделало на мгновение невозможным произнести эти слова. В ее глазах светилась усталая печаль… Или это было одиночество? Может, и то, и другое. В любом случае он увидел в них не только это. Еще он увидел там себя. Ты ведешь себя глупо, говорили эти глаза. Может, мы оба ведем себя глупо. Тебе семьдесят, и ты вдовец, Ральф. Мне шестьдесят восемь, и я вдова. Сколько еще я буду сидеть на твоей веранде с Биллом Макговерном, словно я самая старая дуэнья на всем белом свете? Надеюсь, не очень долго, потому что мы оба уже не самые новые экспонаты в выставочном зале. — Ральф? — окликнула его Лоис с неожиданной тревогой. — Ты в порядке? — Да, — сказал он, вновь опустив глаза на свои ладони. — Да, конечно. — У тебя такое лицо, словно… Ну, я не знаю. Ральф подумал, что, быть может, жара в сочетании с подъемом на Ап-Майл все-таки помутила чуть-чуть ему мозги. Потому что, в конце концов, это была Лоис, которую Макговерн всегда называл (сатирически приподняв левую бровь) «наша Лоис». И… Да, конечно, она была все еще в хорошей форме — стройные ноги, чудный бюст и эти замечательные глаза, — и, возможно, он был бы не прочь затащить ее в постель, и, может, она бы не отказалась. Но что потом? Если ей случится увидеть корешок билета, торчащий из книжки, которую он будет читать, станет она вытаскивать его, снедаемая слишком сильным любопытством и желанием узнать, какой фильм он ходил смотреть, чтобы подумать о том, что он не сумеет отыскать заложенное в книжке место? Ральф полагал, что нет. Глаза у Лоис были замечательные, и не один раз он ловил свой взгляд, скользящий вниз по глубокому вырезу ее блузки, когда они втроем сидели на переднем крыльце и пили чай со льдом в вечерней прохладе, но он понимал, что маленькая головка может навлечь на большую голову крупные неприятности даже в семьдесят лет. Старость не оправдание для беспечности. Он поднялся на ноги, зная, что Лоис смотрит на него, и изо всех сил постарался не сутулиться. — Спасибо за заботу, — сказал он. — Не хочешь немного проводить старичка? — Извини, я еду в центр. В швейном кружке появилась очень красивая шерсть, розовая, по-моему, афганская. Так что я подожду автобуса и пока поскучаю. Ральф ухмыльнулся: — Что ж, давай. — Он взглянул на ребятишек на детском бейсбольном поле. Пока он смотрел, парнишка с непомерной копной рыжих волос рванулся с третьей позиции, прыгнул головой вперед… и со звоном врезался в одну из стоек. Ральф вздрогнул, сразу представив себе машины «скорой помощи» со вспыхивающими огнями и воющими сиренами, но «макушка-морковка» со смехом вскочил на ноги. — Пропустил, придурок! — крикнул он. — Черта с два! — огрызнулся партнер, но тут же сам расхохотался. — Тебе когда-нибудь хочется вернуться в этот возраст, Ральф? — спросила Лоис. Он задумался, а потом сказал: — Иногда. Чаще всего кажется, что в этом возрасте непросто жить. Заходи сегодня вечером, Лоис, посиди с нами. — Может быть, — отозвалась она, и Ральф направился вверх по Харрис-авеню, чувствуя на себе взгляд ее замечательных глаз и изо всех сил стараясь держать спину прямо. Он полагал, что это у него получалось неплохо, но работа была не из легких. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким усталым. Глава 2 1 Ральф договорился о визите к доктору Литчфилду меньше чем через час после разговора с Лоис на скамейке у парка; звонким сексуальным голоском секретарша сообщила ему, что может записать его на следующий вторник, на десять утра, если его устроит, и Ральф сказал ей, что это просто идеально. Потом Ральф повесил трубку, прошел в комнату, сел в кресло, развернутое в сторону Харрис-авеню, и стал думать о том, как доктор Литчфилд поначалу лечил мозговую опухоль его жены тайленолом-3 и брошюрками с описаниями различных способов расслабления. Потом он подумал о выражении, которое заметил в глазах Литчфилда после того, как результаты магнитных тестов подтвердили плохие показания компьютерного сканирования… О выражении неловкости и вины. На противоположной стороне улицы горстка ребятишек, возвращавшихся в школу с перерыва, вышла из «Красного яблока», накупив леденцов и пирожных. Глядя, как они садятся на свои велосипеды и катят прочь по залитой солнцем жаркой улице в одиннадцать часов утра, он подумал то, что думал каждый раз, когда на поверхность его воспоминаний выплывали глаза Литчфилда: скорее всего это ложная память. Дело в том, старина, что ты хочешь, чтобы Литчфилд смотрел с неловкостью… И даже более того, ты хочешь, чтобы он выглядел виноватым. Вполне возможно, что так оно и было, вполне возможно, Карл Литчфилд был чудесным парнем и классным врачом, но тем не менее через полчаса Ральф снова позвонил в приемную Литчфилда. Он сказал секретарше с сексуальным голоском, что сверился сейчас со своим календарем и обнаружил, что десять утра в следующий вторник — это вовсе не идеальное для него время. Он совсем забыл, что уже записан на этот день к окулисту.