2 «Ты изменился, Робертс. Стал как-то моложе». Эти слова никак не выходили у него из головы — прокручиваясь снова и снова, как бесконечная пленка, пущенная по кругу, — пока Ральф сидел у Лоис на кухне и пил кофе. Он был не в силах оторвать от нее глаз. Она выглядела как минимум на десять лет моложе и на десять фунтов легче, чем та Лоис, которую он привык видеть в последние годы. Выглядела ли она такой молодой и красивой сегодня утром в парке? Ральф так не думал, хотя, конечно, она была расстроена и плакала, и, он полагал, разница могла быть в этом. Но все же… Да, но все же. Крошечные сетки морщин возле уголков ее рта исчезли. Равно как и намечающиеся складки на шее, и дряблые мешочки, уже свисавшие с ее мышц. Этим утром она плакала, а сейчас, вечером, вся лучилась от радости, но Ральф понимал, что все перемены, которые он видел, нельзя отнести только на этот счет. — Я знаю, на что ты смотришь, — сказала Лоис. — Страшно, правда? Я хочу сказать, это отвечает на вопрос, не происходит ли все лишь в нашем воображении, но все равно это страшно. Мы нашли Источник Молодости. Забудь о Флориде; он все время находился прямо здесь, в Дерри. — Мы нашли? Секунду она выглядела удивленной… И немного раздосадованной, словно заподозрила, что он дразнит ее. Потешается над ней. Считает ее «нашей Лоис». Потом она потянулась через стол и стиснула его ладонь: — Сходи в ванную. И посмотри на себя в зеркало. — Я знаю, как я выгляжу. Черт, я только что побрился. Кстати, это заняло у меня кучу времени. Она кивнула: — Ты как следует постарался, Ральф… но тут дело не просто в твоей дневной щетине. Ты только взгляни на себя. — Ты серьезно? — Да, — твердо произнесла она. — Серьезно. Он почти дошел до двери, когда она сказала: — Ты не только побрился; ты еще сменил рубашку. Это хорошо. Я не хотела ничего говорить тебе, но та клетчатая была порвана. — Правда? — спросил Ральф, повернувшись к ней спиной, чтобы она не видела его улыбку. — А я не замечал. 3 Он стоял, опершись на раковину и пристально глядя на свое лицо, добрых две минуты. Столько ему потребовалось, чтобы признаться себе, что он действительно видит то, что думает, будто видит. Черные полоски, блестящие, как черные перья, возвратившиеся в его волосы, были поразительны, равно как и исчезновение гнусных мешков под глазами, но он не мог отвести глаз от своих губ, с которых исчезли морщины и глубокие складки. Это мелочь, но… одновременно и фантастика. Рот молодого человека. И… Ральф резко засунул палец в рот и провел по правому нижнему ряду зубов. Он не мог быть точно уверен, по ему казалось, они стали длиннее, словно на них возвратилась часть стершейся эмали. — Черт возьми, — пробормотал Ральф, и его мысли вернулись к тому знойному дню прошедшего лета, когда он стоял лицом к лицу с Эдом Дипно на его лужайке. Сначала Эд предложил ему выпить пивка, а потом посвятил в то, что в Дерри вторглись злобные, убивающие младенцев существа. Крадущие жизнь существа. Все потоки силы начали собираться здесь, сказал ему Эд. Я знаю, в это трудно поверить, но это правда. Ральфу становилось все легче верить в это. А вот в то, что Эд сумасшедший, верить становилось все труднее. — Если это не прекратится, Ральф, — сказала Лоис с порога, пристально глядя на него, — нам придется пожениться и уехать из города. Симона и Мина просто не могли — буквально не могли — оторвать от меня глаз. Я наболтала черт знает что про какую-то новую косметику, которую купила в универмаге, по их этим не проведешь. Мужчину — да, но женщина знает, что делает косметика. И чего она сделать не может. Они пошли обратно на кухню, и, хотя ауры снова исчезли — по крайней мере пока, — Ральф обнаружил, что одну он тем не менее видит: алеющую полоску над воротничком белой шелковой блузки Лоис. — В конце концов я сказала им единственное, чему они могли поверить. — Что именно? — спросил Ральф. — Я сказала, что встретила мужчину. — Она поколебалась, а потом, когда алая краска добралась до ее щечек и они порозовели, выпалила: — И влюбилась. Он взял ее за руку и развернул к себе. Взглянул на маленькую чистую складочку на внутренней стороне локтевого сгиба и подумал, как бы ему хотелось коснуться ее губами. Или, быть может, кончиком языка. Потом он поднял глаза на нее: — И это правда? Она ответила взглядом, исполненным искренней надежды. — Я так думаю, — произнесла она тихим и ясным голосом, — но все теперь так странно. Я точно знаю, что хочу, чтобы это оказалось правдой. Мне нужен друг. Я очень долго была напугана, несчастна и одинока. Мне кажется, одиночество — это самое худшее в старении; не боль, не нытье в костях, не расстройство желудка или одышка на лестнице, которую в двадцать лет одолевала одним махом, а одиночество. — Да, — кивнул Ральф. — Это действительно самое худшее. — Никто больше не разговаривает с тобой. О-о, они обращаются к тебе иногда, но это уже совсем другое, и в большинстве случаев, похоже, люди даже не видят тебя. Ты когда-нибудь испытывал такое? Ральф подумал о Дерри старых алкашей — городе, на который окружающий его спешащий-на-работу, спешащий-поразвлечься мир почти не обращает внимания, и кивнул. — Ральф, ты не обнимешь меня? — С удовольствием, — сказал он, нежно притянул к себе и заключил в кольцо своих рук. 4 Некоторое время спустя, помятые, ошеломленные, но счастливые, Ральф и Лоис сидели вдвоем в комнате на диване — настолько крошечном (вот уж точно для хоббитов), что скорее он походил на любовное гнездышко. Но никому из них это не мешало. Рука Ральфа обвивала плечи Лоис. Она распустила волосы, и он вертел ее локон в своих пальцах, удивляясь, как легко забывается ощущение от женских волос, столь поразительно отличающееся от ощущения от мужских. Она рассказала ему о своей карточной игре, и Ральф слушал внимательно, восхищенно, но, как он открыл для себя, без всякого удивления. Их было около дюжины, и они играли каждую неделю в Ладлоу-Грандж по маленькой. Можно было отправиться домой, проиграв пятерку или выиграв десятку, но чаще всего игра кончалась долларом в плюс или мелочью в минус. Хотя там всегда присутствовало несколько хороших игроков и несколько раззяв (Лоис причисляла себя к первой категории), большей частью это был просто забавный способ провести полдень — дамская версия шахматного турнира старых алкашей. — Только сегодня я просто не могла проиграть. Я должна была вернуться домой совершенно разбитой после всех их расспросов о том, какие витамины я принимаю и где я последний раз делала массаж, и всего прочего. Как можно сосредоточиться на глупой игре вроде «Двоек и валетов», «Человека с топором», «Семерок, берущих все», когда приходится все время рассказывать новые байки, стараясь не повторять те, которые уже говорила? — Наверное, очень трудно, — кивнул Ральф, стараясь сдержать ухмылку. — Да. Очень трудно! Но вместо того, чтобы проиграть, я все набирала и набирала. И знаешь почему, Ральф? Он знал, но покачал головой, чтобы она сама сказала ему. Ему нравилось ее слушать. — Все дело было в их аурах. Я не всегда знала, какие именно у них карты, но довольно часто. И даже когда не знала, я могла довольно точно понять, насколько хороша у них фишка. Ауры присутствовали не все время — ты же знаешь, как они появляются и исчезают, — но даже когда они исчезали, я все равно играла лучше, чем когда-либо в жизни. В последний час я начала проигрывать нарочно, чтобы они не возненавидели меня. И хочешь знать кое-что еще? Даже нарочно проигрывать было тяжело. — Она опустила взгляд на свои нервно сжавшиеся на коленях ладони. — А на обратном пути я сделала кое-что, чего теперь стыжусь. Ральф начал снова улавливать ее ауру — тусклый серый призрак, в котором возникали и пропадали темно-синие пятнышки. — Прежде чем расскажешь мне, — прервал он ее, — послушай-ка меня и посмотри, не покажется ли это тебе знакомым. Он рассказал, как к его крыльцу подошла миссис Перрайн, когда он ужинал и ждал возвращения Лоис. Рассказывая о том, что он сделал с этой старой дамой, он опустил глаза и почувствовал, как у него снова вспыхнули уши. — Да, — сказала она, когда он закончил. — Я сделала то же самое, только… Я не хотела, Ральф… Во всяком случае, я не думаю, что это было нарочно. Я сидела с Миной на заднем сиденье, и она начала опять бубнить и бубнить про то, как я изменилась, как молодо я выгляжу, и я подумала — мне неловко произносить это вслух, но все же лучше я скажу, — подумала: «Я заткну тебе глотку, ты, старая завистливая карга». Потому что это была зависть, Ральф. Я видела это в ее ауре. Большие заостренные копья цвета кошачьих глаз. Неудивительно, что зависть называют зеленоглазым чудовищем! Словом, я указала в окно и сказала: «О-о-о, Мина, ну разве не чудесный маленький домик?» И когда она отвернулась, чтобы взглянуть, я… Я сделала то же самое, что и ты, Ральф. Только я не сворачивала трубочкой ладонь. Я просто вытянула губы… вот так… — Она продемонстрировала, вызывая при этом такое желание поцеловать ее, что Ральф ощутил тягу (честно говоря, почти непреодолимую) воспользоваться моментом. — …И я вдохнула большое облако из ее штуковины. — И что случилось? — спросил Ральф изумленно и испуганно. Лоис виновато рассмеялась: — С ней или со мной? — С вами обеими. — Мина подпрыгнула и шлепнула себя сзади по шее. «Там на мне жук! — закричала она. — Он меня укусил! Убери его, Лу! Пожалуйста, сними его с меня!» Разумеется, никакого жука на ней не было — это я была жуком, — но я все равно провела рукой по ее шее, потом раскрыла окно и сказала ей, что он улетел. Ей повезло, что я только провела рукой по ее шее, а не вышибла из нее мозги, так я разозлилась. Мне хотелось выскочить из машины и пробежать весь путь до дома на своих двоих. Ральф кивнул. — Это было чудесно… Слишком чудесно. Как в случаях с наркотиками, которые показывают по телевизору, — как сначала они отправляют тебя в рай, а потом запирают в аду. Что, если мы начнем это делать и уже не сможем остановиться? — Ага, — сказал Ральф. — И что, если это приносит людям вред? Я все время думаю про вампиров. — А знаешь, о чем я все время думаю? — Голос Лоис упал до еле слышного шепота. — О тех вещах, про которые, как ты рассказывал, говорил Эд Дипно. Про тех Центурионов. Что, если они — это мы, а, Ральф? Что, если они — это мы? Он обнял ее и поцеловал в макушку. Худшие его страхи, слетевшие с ее языка, частично сняли тяжесть с его сердца, и это заставило его подумать о словах Лоис про одиночество — что оно самое худшее в старении. — Я знаю, — сказал он. — И то, что я сделал с миссис Перрайн, было совершенно импульсивно — я не помню, чтобы я хоть капельку подумал об этом. Просто сделал, и все. У тебя это было так же? — Да. Точно так же. — Она склонила голову ему на плечо. — Мы больше не должны этого делать, — сказал он. — Потому что к этому действительно можно привыкнуть. Все, что доставляет такое наслаждение, должно вызывать привыкание, верно? Еще мы должны попытаться создать какую-то защиту, не позволяющую нам делать это бессознательно. Потому что, мне кажется, я сделал это именно так. Возможно, поэтому… Его оборвал скрежет тормозов и визг шин, трущихся по асфальту. Широко распахнув глаза, они уставились друг на друга, а звук снаружи все продолжался, словно ища точку финального удара. С улицы послышался глухой стук, когда визг шин и скрежет тормозов оборвались. Затем раздался короткий вскрик женщины или ребенка — Ральф не сумел точно определить. Кто-то еще крикнул: «Что случилось?» А потом: «Ох, бедняга!» — и звук чьих-то бегущих шагов по мостовой. — Не вставай с дивана, — сказал Ральф и торопливо подошел к окну комнаты. Не успел он поднять жалюзи, как Лоис очутилась рядом с ним, и Ральф ощутил вспышку благодарности. Именно так в данных обстоятельствах поступила бы Кэролайн. Они выглянули на кошмарный мир, пульсировавший странным цветом и потрясающим движением. Ральф знал, что сейчас они увидят Билла, знал это — Билла, сбитого машиной и валяющегося мертвым на улице, и его панаму с отгрызенным от полей куском, лежащую возле откинутой руки. Он обнял Лоис, и она стиснула его руку.