Публичная библиотека работала по воскресеньям с часу до шести, и на следующий день после визита Дорранса Ральф отправился туда в основном потому, что ему просто было нечем больше заняться. В читальном зале с высоким потолком обычно торчали такие же пожилые люди, как он сам, в основном листающие различные воскресные приложения, для чтения которых у них теперь было полно времени, но, когда Ральф выбрался из-за полок, где рылся минут сорок, он обнаружил, что читальный зал полностью в его распоряжении. Вчера был ясный день и небо было ярко-голубым, а сегодня хлынул проливной дождь, который прибил опавшие листья к тротуарам или затолкал их в канавы и сложную, невероятно запутанную систему городского водостока. Ветер дул по-прежнему, но стал северным и противно промозглым. Пожилые люди, хоть сколько-нибудь здравомыслящие (или не совсем уж несчастные), сидят дома, где тепло; наверное, смотрят последний матч очередного плачевного для «Ред сокс» сезона, а может, играют в «Старую служанку» или «Страну конфет» с внучатами или уже погрузились в сладкую дрему после съеденного за обедом цыпленка. Что же касается Ральфа, то он плевать хотел на «Ред сокс», у него не было ни детей, ни внуков, и, похоже, он безнадежно утратил всякую возможность подремать. Поэтому он сел на часовой автобус «зеленой линии», доехал до библиотеки и теперь торчал здесь, жалея, что не надел ничего более теплого, чем старый, потертый кожаный пиджак; в читальном зале было довольно прохладно. И кроме того, сумрачно. Камин был пуст, а по тишине в радиаторах можно было догадаться, что отопление пока не включили. Воскресный дежурный библиотекарь даже не потрудился включить рубильники, зажигавшие висевшие над головой люстры. Свет, все же попадавший сюда, казалось, падал замертво на пол, а в углах комнаты было совсем темно. Лесорубы, солдаты, барабанщики и индейцы на старых рисунках, висящих на стенах, походили на злобных призраков. Ветер вздыхал за окном, и холодный дождь стучал в стекло. Надо было остаться дома, подумал Ральф, но на самом деле ему так не казалось; в эти дни дома ему было еще хуже. Кроме того, он отыскал новую интересную книгу в той секции полок, которую он называл про себя отделом Песочного человека[35]: «Типы сновидений»; автор — Джеймс А. Холл, доктор медицины. Ральф включил верхний свет, отчего углы зала перестали казаться такими мрачными, уселся за один из длинных пустых столов и вскоре погрузился в чтение: «Основываясь на понимании того, что БДГ-сон и не-БДГ-сон являются совершенно разными состояниями, исследования, связанные с полной утратой определенной стадии сна, привели к гипотезе Демента (1960) о том, что такая утрата… вызывает дезорганизацию бодрствующей личности…» Вот тут ты прав, дружище, подумал Ральф. Невозможно даже отыскать долбаный пакетик супа, когда он тебе нужен. «…Ранние исследования утраты сновидений также породили нетривиальную гипотезу о том, что шизофрения может являться расстройством, при котором утрата сновидений по ночам приводит к вмешательству сновидений в жизнь наяву». Ральф склонился над книгой, опираясь локтями на стол и сжав кулаками виски, нахмурив лоб и сосредоточенно сдвинув брови. Он прикинул, мог ли Холл, пусть сам того не подозревая, вести речь об аурах. Правда, ему, Ральфу, по-прежнему снились сны, черт бы их побрал, — и большей частью очень яркие. Как раз прошлой ночью ему приснилось, что он танцует в старом павильоне Дерри (разрушенном во время страшного наводнения, восемь лет назад слизнувшего почти всю центральную часть города) с Лоис Чэсс. Кажется, он пригласил ее туда, намереваясь сделать ей предложение, но не кто иной, как Триггер Вэчон, все время пытался влезть и помешать. Ральф протер глаза костяшками пальцев, постарался сосредоточиться и снова погрузился в чтение. Он не видел человека в мешковатой серой спортивной майке, возникшего в дверном проеме читального зала и молча следившего за ним оттуда. Минуты через три тот человек сунул руку под майку (с собачкой Чарли Брауна Снупи в забавных очках Джо Кула) и вытащил из чехольчика на ремне охотничий нож. Светящиеся шары под потолком отбрасывали полоску света на зазубренное лезвие ножа, когда мужчина поворачивал его то так, то эдак, восхищенно уставясь на острые края. Потом он двинулся к столу, за которым сидел, подперев голову руками, Ральф. Он уселся рядом с Ральфом, лишь очень слабо и откуда-то издалека заметившим, что кто-то появился рядом. Способность переносить потерю сна некоторым образом зависит от возраста человека. Молодые люди выказывают более ранний синдром раздражения и более сильные физические реакции, в то время как пожилые… Чья-то рука легко опустилась на плечо Ральфа, оторвав его от книжки. — Интересно, на что они будут похожи? — прошептал исступленный голос в его ухо, и слова поплыли на волне того, что пахло протухшей ветчиной, медленно жарящейся в луже прогорклого масла и чеснока. — Я имею в виду твои кишки. Интересно, на что они будут похожи, когда я выпущу их прямо на пол? А ты как думаешь, безбожный детоубийца?… А, Центурион? Желтые они будут, или черные, или красные, или… Какие? Что-то твердое и острое уперлось в левый бок Ральфа, а потом медленно заскользило вниз, вдоль ребер. — Я не могу дождаться, когда же я узнаю это, — прошептал исступленный голос. — Я не могу ждать. 4 Ральф очень медленно повернул голову, слыша, как трещат сухожилия в его шее. Он не знал, как зовут человека с дурным запахом изо рта — того, кто приставил к его боку нечто слишком похожее на нож, чтобы оно оказалось чем-то иным, — но тут же узнал его. Помогли очки в роговой оправе, а главным признаком стали растущие смешными пучками седые волосы, напомнившие Ральфу одновременно Дона Кинга и Альберта Эйнштейна. Это был человек, стоявший рядом с Эдом Дипно на заднем плане фотографии в газете, — той самой фотографии, где Гам Дэвенпорт занес свой кулак, а у Дэна Дальтона вместо шляпы на голове красовался плакат Дэвенпорта, гласивший: ВЫБОР, А НЕ СТРАХ. Ральфу казалось, он видел этого парня в каком-то выпуске телевизионных новостей о продолжающихся демонстрациях противников абортов. Всего-навсего один из скандирующих демонстрантов с плакатом в толпе; обыкновенный рядовой копьеносец. Только теперь, похоже, этот копьеносец собирался убить его. — Как ты думаешь? — спросил человек в майке со Снупи все тем же исступленным шепотом. Звук этого голоса пугал Ральфа больше, чем лезвие ножа, медленно скользившее сначала вверх, а потом вниз по его кожаному пиджаку, отмечая, как на карте, все его уязвимые органы: легкое, сердце, почку, кишки. — Какого цвета? От запаха из его рта становилось дурно, но Ральф боялся отодвинуться или отвернуть голову; боялся, что любой жест может заставить нож вонзиться в тело. Теперь лезвие снова двигалось вверх. Карие глаза того человека плавали за толстыми линзами очков в роговой оправе, как какие-то странные рыбы. Застывшее в них выражение казалось Ральфу отсутствующим и странно пугающим. Это были глаза человека, который видит знамения на небесах и, быть может, слышит голоса, шепчущиеся в его кладовке по ночам. — Я не знаю, — сказал Ральф. — Прежде всего я не знаю, почему вы хотите причинить мне зло. — Он быстро стрельнул глазами по сторонам, по-прежнему не двигая головой, в надежде увидеть кого-нибудь, хоть одну живую душу, но читальный зал был по-прежнему пуст. Снаружи завывал ветер, и в окно стучал дождь. — Потому что ты гребаный Центурион! — выплюнул седоволосый. — Долбаный убийца! Воруешь нерожденных зародышей! Продаешь их тому, кто больше даст! Я все про тебя знаю! Ральф медленно убрал свою правую руку от головы. Основная действующая рука у него была правая, и все, за что он брался в течение дня, обычно отправлялось в удобный для правой руки карман одежды, которую он носил. У старого серого пиджака имелись большие накладные карманы, но он боялся, что, даже если он сумеет незаметно просунуть туда руку, самый смертоносный предмет, который он там найдет, окажется смятой упаковкой от зубной пасты. Он сомневался, что отыщет там хотя бы щипчики для ногтей. — Тебе рассказал об этом Эд Дипно, верно? — спросил Ральф и вздрогнул, когда нож болезненно ткнулся ему в бок как раз там, где заканчивались ребра. — Не произноси его имени, — прошептал человек в спортивной майке со Снупи. — Не смей произносить его имя! Похититель младенцев! Трусливый убийца! Центурион! — Он снова двинул лезвие вперед, и на этот раз Ральфу стало действительно больно, когда кончик ножа проткнул кожаный пиджак. Ральф не думал, что нож порезал его — пока, во всяком случае, — но не сомневался, что псих надавил достаточно сильно, чтобы оставить поганую царапину. Впрочем, это пустяки; если Ральф выберется из этой передряги с одной лишь царапиной, то будет считать, что дешево отделался. — Хорошо, — сказал он. — Я не буду произносить его имя. — Скажи, что ты сожалеешь! — прошипел мужчина в майке со Снупи, снова тыкая его ножом. На этот раз нож прошел сквозь рубашку Ральфа, и он почувствовал первую теплую струйку крови у себя на боку. Он прикинул, во что сейчас вонзится острие лезвия. В печень? Желчный пузырь? Что там, в этом месте с левой стороны? Он или не мог вспомнить, или не хотел. В мозгу его возник образ, упрямо перебивавший любую связную мысль, — висящий вниз головой на весах олень перед каким-то сельским магазинчиком во время охотничьего сезона. Остекленевшие глаза, вывалившийся язык и темный разрез вверху живота, в том месте, где человек с ножом — примерно таким же, как этот, — распорол его и вывалил внутренности, оставив только голову, мясо и шкуру. — Я сожалею, — сказал Ральф уже не очень твердым голосом. — Сожалею… правда. — Ага, верно! Ты должен раскаиваться, но на самом деле ты врешь! Ты врешь! Еще один укол. Яркая точка вспыхнувшей боли. Жаркая влажная струйка быстрее потекла по его боку. И вдруг в комнате стало светлее, словно две или три съемочные группы, болтавшиеся по Дерри с тех пор, как начались протесты против абортов, столпились здесь и разом включили осветительные приборы над своими камерами. Конечно, никаких камер не было; свет вспыхнул внутри его. Он повернулся к человеку с ножом — человеку, который втыкал сейчас в него свой нож, — и увидел, что тот окружен поднимающейся темно-зеленой аурой, напомнившей Ральфу (болотные огоньки) тусклое фосфорное свечение, которое он когда-то наблюдал в болотистом лесу после наступления темноты. В этом свечении мелькали остренькие «ягодки» совершенно черного цвета. Он смотрел на эту ауру напавшего на него психопата с растущим страхом, почти не чувствуя, как кончик ножа скользнул на одну шестнадцатую дюйма в глубь его тела. Он смутно сознавал, что кровь капает на подол его рубашки у талии, а больше — ничего. Он псих, и он действительно настроен убить меня — это не пустой треп. Пока он еще не совсем готов сделать это, он еще не до конца распалил себя, но уже очень близко. И если я попытаюсь убежать — если я попытаюсь отодвинуться хотя бы на дюйм от ножа, который он воткнул в меня, — он сразу начнет действовать. Я думаю, он надеется, что я отодвинусь… тогда он сможет сказать себе, что я спровоцировал его, что во всем виноват я сам. — Ты и тебе подобные… — говорил тем временем человек с клоунскими пучками седых волос. — Нам все известно про вас. Рука Ральфа дотянулась до правого кармана и… нащупала какой-то довольно большой предмет, Ральф не помнил, чтобы клал что-то туда. Вообще-то это не много значило; когда не помнишь, какие последние четыре цифры телефонного номера киноцентра — 1317 или 1713, — то возможно все, что угодно. — Ну, вы и ребята… Ох, черт! — сказал мужчина с клоунскими пучками волос. — Охчерт — охчерт — ОХЧЕРТ! — Ральф вновь почувствовал боль, когда тот провел по нему ножом; кончик ножа оставил за собой узенькую красную полоску от конца грудной клетки и до основания шеи. Он издал тихий стон, и его правая рука крепко ухватилась за правый карман, ощупывая через кожу предмет, находившийся внутри. — Не ори, — произнес мужчина в майке со Снупи тихим исступленным шепотом. — Ах ты сучий потрох, мать твою, только не вздумай орать! — Его карие глаза вперились в лицо Ральфа, причем линзы его очков так увеличивали их, что крошечные хлопья перхоти, застрявшие в его ресницах, выглядели почти как здоровенные булыжники. Ральф видел ауру этого человека даже в его глазах — та вилась над его зрачками как зеленый дымок над черной водой. Змеевидные спиральки, мелькавшие в зеленом свете, теперь стали толще, сливаясь друг с дружкой, и Ральф понял, что, когда нож будет входить в него, толкать его будет та часть личности этого человека, которая создает эти черные водоворотики. Зеленое — смятение и паранойя; черное — что-то другое. Что-то (извне) гораздо худшее. — Нет, — выдохнул он. — Я не буду. Не буду кричать. — Хорошо. А знаешь, я чувствую твое сердце. Оно бежит по лезвию ножа и прямехонько в мою ладошку. Должно быть, и впрямь здорово колотится. — Его рот дернулся и растянулся в идиотской мрачной ухмылке. Засохшая слюна прилипла к уголкам его губ. — Может, ты просто брякнешься и сдохнешь от инфаркта и избавишь меня от мороки убивать тебя. — Еще один порыв его смрадного дыхания окатил лицо Ральфа. — Ты же жутко старый. Теперь кровь уже стекала по его боку двумя ручейками, а может, и тремя. Боль от воткнувшегося в него кончика ножа была безумной — как от жала гигантской осы. Или иголки, подумал Ральф, и эта мысль показалась ему забавной, несмотря на передрягу, в которой он очутился… а может, благодаря ей. Это был настоящий иглоукалыватель, а Джеймс Рой Хонг — всего лишь жалкий подражатель. «И у меня не было ни малейшей возможности отменить этот визит», — подумал Ральф. Но потом ему пришло в голову, что с психопатами вроде этого парня в майке со Снупи никакие отмены все равно бы не прошли. У таких психов свое собственное расписание, и они живут по нему, что бы ни происходило — хоть земля разверзнись у них под ногами или случись потоп. Что бы ни последовало дальше, Ральф понимал, что больше не может терпеть это буравившее его острие ножа. Большим пальцем он поднял клапан кармана своего пиджака и просунул ладонь внутрь. Стоило кончикам его пальцев коснуться предмета в кармане, как он уже понял, что это: аэрозольный баллончик, который Гретхен достала из своей сумочки и поставила на его кухонный стол. «Маленький подарок вам от всех благодарных друзей "Женского попечения"» — сказала она тогда. Ральф понятия не имел, как баллончик с верхушки кухонного шкафчика, куда он поставил его, мог перекочевать в карман его старого измятого пиджака, да его это и не интересовало. Его ладонь обхватила баллончик, и он вновь воспользовался большим пальцем — на этот раз чтобы откинуть пластиковую крышечку. Делая это, он ни на мгновение не отводил глаз от дергающегося, испуганного лица человека с клоунски торчащими пучками волос. — Я кое-что знаю, — сказал Ральф. — Если ты пообещаешь, что не убьешь меня, я скажу тебе. — Что-что? — переспросил человек в майке со Снупи. — Елки-палки, что может знать такой козел, как ты! Что же может знать такой козел, как я, спросил себя Ральф, и ответ пришел тут же, вскочив в его мозг, как выпрыгивают очки в окошках игрального автомата. Он заставил себя придвинуться и окунуться в зеленую ауру, струящуюся вокруг этого психа, в жуткое облако вони, вырывающейся из его нездорового кишечника. Одновременно он вытащил маленький баллончик из кармана, прижал его к бедру и положил указательный палец на кнопку, выпускающую струю аэрозоли. — Я знаю, кто такой Малиновый король, — пробор мотал он. Глаза за грязными стеклами очков широко раскрылись — не просто от удивления, а в шоке, — и человек с торчащими пучками волос слегка отодвинулся. На одно мгновение страшное давление ножа в левый бок Ральфа ослабло. Настало время его шанса — единственного, который только мог ему представиться, — и он воспользовался им: откачнулся вправо, слетел со своего стула и рухнул на пол. Его затылок ударился о плитку пола, но боль показалась далекой и неважной в сравнении с облегчением от того, что кончик ножа наконец-то убрался от его бока. Человек с клоунской прической пронзительно вскрикнул — вопль ярости, смешанной с готовностью к борьбе, словно он уже успел привыкнуть к подобным сопротивлениям за свою долгую и трудную жизнь. Он перегнулся через теперь уже пустой стул Ральфа, его дергающееся лицо ринулось вперед, а глаза стали похожи на каких-то мерцающих фантастических существ, живущих в глубоких океанских впадинах. Ральф поднял аэрозольный баллончик, в одно мгновение сообразив, что у него нет времени проверить, куда направлено отверстие в носике — он легко мог окатить свою собственную физиономию струей «Телохранителя». Сейчас уже не было времени думать о таких пустяках. Он надавил на носик в тот самый момент, когда мужчина с шутовской прической сделал выпад ножом. Лицо психа тут же окутала пелена крошечных капелек, похожих на штуковину, выплескивающуюся из освежителя с сосновым запахом, который Ральф держал на туалетной полочке у себя в ванной. Линзы его очков заволокло туманом. Результат не заставил себя ждать и превысил все ожидания Ральфа. Человек с шутовской прической заорал от боли, уронил свой нож (тот приземлился на левое колено Ральфа и очутился у него между ног) и, сорвав очки, вцепился ладонями себе в лицо. Очки упали на стол. Одновременно с этим тонкая и как бы сальная аура вокруг него вспыхнула ярко-красным светом и исчезла — но крайней мере из поля зрения Ральфа. — Я ослеп! — закричал человек с шутовской прической высоким, пронзительным голосом. — Я ослеп, я ослеп! — Нет, не ослеп, — сказал Ральф, поднимаясь на трясущиеся ноги. — Ты просто… Человек с шутовской прической снова заорал, рухнул на пол и принялся кататься туда-сюда по черно-белым плиткам пола, закрыв лицо ладонями и воя, как ребенок, прищемивший дверью пальцы. Ральфу были видны маленькие пятнышки щек между расставленными пальцами. Кожа там приобрела ужасный темно-красный оттенок. Ральф твердил себе, что нужно оставить парня в покое, что тот безумен, как лунатик, и опасен, как гадюка, но его слишком терзал ужас и стыд от того, что он сейчас сделал, чтобы воспользоваться этим, несомненно мудрым, советом. Мысль о том, что это был вопрос выживания, что ему оставалось или вырубить нападавшего, или погибнуть от его ножа, уже начала казаться какой-то нереальной. Он нагнулся и тихонько дотронулся до плеча лежавшего. Псих откатился от него и принялся колотить своими грязными низкими кроссовками по полу, как ребенок в припадке ярости. — Ах ты, сукин сын! — орал он. — Ты чем-то выстрелил в меня! — А потом — невероятно, но факт: — Я подам на тебя в суд и раздену до нитки! — Я думаю, тебе придется объясниться насчет ножа, прежде чем подавать иск, — сказал Ральф. Он увидел валявшийся на полу нож, потянулся было к нему, но передумал. Лучше не оставлять на нем своих отпечатков пальцев. Стоило ему выпрямиться, как у него закружилась голова, и звук дождя, барабанившего в окно, показался на мгновение глухим и далеким. Он отшвырнул нож, покачнулся и был вынужден ухватиться за спинку стула, на котором сидел до этого, чтобы не упасть. Постепенно все встало на свои места. Он услыхал чьи-то шаги, доносившиеся из главного вестибюля, и рокот вопросительных голосов. Теперь вы пришли, устало подумал Ральф. А где же вы были несколько минут назад, когда этот малый едва не проткнул мне левое легкое, как воздушный шарик? Майк Хэнлон, стройный и на вид не старше тридцати, несмотря на густой седой чуб, появился в дверях. За ним стоял мальчишка-подросток, в котором Ральф узнал ассистента, подрабатывавшего по выходным, а за мальчишкой — четверо или пятеро зевак, вероятно, явившихся из зала периодики. — Мистер Робертс! — воскликнул Майк. — Господи, вы сильно ранены? — Я в порядке, это он ранен, — сказал Ральф. Но, указывая на лежащего на полу человека, он взглянул на себя и увидел, что он не в порядке. Его пиджак задрался, когда он поднял руку, и на левой стороне его клетчатой рубахи проступила темно-красная полоска, струйкой сбегавшая из-под мышки. — Черт, — слабо произнес он, снова опустился на стул, толкнув локтем очки в роговой оправе, отлетевшие почти на другой конец стола. От пелены капелек на стеклах очки стали похожи на глаза, ослепленные катарактами. — Он выстрелил в меня кислотой! — заорал человек на полу. — Я ничего не вижу, и моя кожа плавится! Я чувствую, как она плавится! Ральфу это показалось почти сознательной пародией на Дикую Ведьму Запада[36]. Майк кинул беглый взгляд на человека на полу и сел на стул рядом с Ральфом: — Что произошло? — Ну, это была, конечно, не кислота, — сказал Ральф, взял в руки баллончик с «Телохранителем» и поставил его на стол рядом с «Типами сновидений». — Дама, которая дала мне его, сказала, что он слабее слезоточивого газа… Он просто раздражает глаза и вызывает неприятные… — Я беспокоюсь не о том, что с ним, — нетерпеливо перебил его Майк. — Тот, кто способен так орать, явно не помрет через три минуты. Я беспокоюсь о вас, мистер Робертс… Он здорово пырнул вас?