– Видишь? Видишь, она истощилась, от нее ничего не осталось. Все эти странные существа, на которых мы тут набрели, умирали уже. Если бы мы не пришли, они все равно бы накрылись, и очень скоро. И медведь этот – тоже. – Медведь, похоже, был чем-то болен, – вставила Сюзанна. Стрелок кивнул. – Да, паразиты. Они поселились в его органическом теле. Но почему – не раньше? Почему только сейчас? Сюзанна в ответ промолчала. Эдди изучал половинку змеи у себя в руках. В отличие от медведя она представляла собою конструкцию, целиком искусственную – существо, скроенное из металла, электронных цепей и ярдов (если не миль) проводов, тоненьких как паутинка. Однако, Эдди сумел разглядеть струпья ржавчины на нержавеющей стали. Причем, не только на внешних сегментах, но и внутри. Было еще какое-то влажное пятно. Либо вытекло масло, либо вода просочилась снаружи. Кое-где эта влага разъела проводку, а на крошечных платах размером с ноготь большого пальца зеленела какая-то гадость, похожая с виду на мох. Эдди перевернул половинку змеи пузом вверх. На стальной пластинке ясно читалось имя производителя: North Central Рositronics, Ltd. Стоял так же серийный номер, но имени не было. Может быть, слишком оно незначительное устройство, чтобы давать ему имя, решил он про себя. Простой ротационный щуп, предназначенный для постановки старикану-медведю разовой очистительной клизмы, или для удовлетворения либидо, или еще для чего-нибудь в равной степени гадкого. Отшвырнув змею, Эдди вытер руки о штаны. Роланд поднял с земли устройство, смахивающее на игрушечный трактор. Дернул за гусеницу. Та с легкостью оторвалась, обдав ботинки стрелка облачком ржавой пыли. – Все в этом мире либо тихо издыхает, либо разваливается на части, – произнес он безо всякого выражения, отбрасывая «трактор» прочь. – А силы, которыми держится этот мир – и не только в пространстве, но и во времени и размере – тоже исчерпывают себя. Об этом мы знали еще детьми, но мы и представить себе не могли, каким оно будет, время конца. Да и откуда нам было знать? И вот я живу в это время… в эпоху заката… и мне кажется, что закат наступает не только для нашего мира. И для вашего тоже, Сюзанна и Эдди. И, быть может, для миллиарда еще миров. Лучи теряют первоначальную свою мощь. Не знаю, причина ли это или просто очередной симптом, но я знаю, что это так. Идите сюда! Ближе! Прислушайтесь! Когда Эдди приблизился к металлическому кубу в косую черную с желтым полоску, на него вдруг нахлынули воспоминания, яркие и неприятные – в первый раз за долгие годы он вспомнил про ветхое старое здание в Дач-Хилле, в миле примерно от микрорайона, где они с Генри родились и выросли. Обветшалое это строение, которое местные ребятишки называли «Большой особняк», стояло посреди пустыря, заросшего сорной травою, который когда-то, наверное, был ухоженной лужайкой, на Райнхолд-стрит. И не было в округе ни одного мальчишки, который не знал бы истории о приведениях, связанной с «Особняком». Приземистый, словно бы опустившийся дом под крутой крышей – он как будто сердито глядел на прохожих из густой тени, что отбрасывали свесы крыши. Стекол в окнах, само собой не было: их с безопасного расстояния повыбивали камнями мальчишки, – но никто не отважился расписать стены дома или устроить там импровизированный ночной клуб или тир. Но самым странным и непонятным был факт самого его существования: никто не поджег его, чтобы получить страховку или хотя бы ради удовольствия посмотреть, как он будет гореть. Мальчишки шептались, что в доме живут привидения, и как-то раз Эдди с Генри специально пришли на ту улицу, чтобы своими глазами увидеть объект этих невероятных слухов (хотя маме Генри сказал, что они едут с друзьями в «Дальберг» за какими-то очередными фенечками), и им показалось, что в доме действительно есть привидения. В таком – должны быть. Разве он сам не почувствовал некую силу, чужую и явно недружелюбную, что просочилась из пустых темных окон этого викторианского особняка – окон, как будто уставившихся на него пристальным неподвижным взглядом буйно помешанного? Разве какой-то едва уловимый ветерок не шевельнул волоски у него на руках? Разве он не преисполнился вдруг интуитивной уверенности, что стоит ему шагнуть внутрь, как массивная дверь тут же за ним захлопнется, замок закроется сам, а стены начнут сближаться, перемалывая в порошок косточки мертвых мышей, чтобы раздавить его, смять, размолоть? Дом с привидениями. И теперь, приближаясь к металлическому кубу, Эдди снова почувствовал эту смесь тайны и злобной угрозы. По ногам и рукам побежали мурашки. Волоски на затылке вдруг встали дыбом, точно шейное оперение у какого-нибудь надувшегося индюка. Он почувствовал, как его овевает все тем же потусторонним слабеньким ветерком, хотя ни один листок на деревьях, окружающих поляну, даже не шелохнулся. Но он все-таки подошел к металлической двери (ибо это была та же дверь, только запертая, и для таких, как он, Эдди, она останется запертой навсегда – для того ее здесь и поставили) и прижался к ней ухом, закрыв глаза. Ощущение было такое, как будто он с полчаса назад заглотил колесо, причем – явно неслабое, и вот теперь оно начало потихонечку действовать. Странные цвета расплылись в темноте перед закрытыми веками. Эдди почудились голоса. Они звали его из ветвящихся коридоров, словно из недр каменных глоток – длинных таких коридоров, освещенных долгими полосами электрических ламп. Когда-то эти современные факелы изливали яркое свое свечение повсюду, но теперь они еле тлели воспаленным голубым мерцанием. Он почувствовал пустоту… запустение… опустошение… смерть. Ровный гул механизмом не прекращался, но теперь в нем проскальзывал новый ритм, сбивчивый, грубый… или ему это просто почудилось? Какой-то отчаянный глухой стук в общем гуле, как аритмия больного сердца? И еще ощущение, что агрегат, этот звук издающий, пусть даже более сложный – гораздо сложнее, – чем тот, что был внутри у медведя, потихонечку выбивается из рабочего своего ритма? – Все умолкает в чертогах мертвых, – неожиданно для себя прошептал Эдди срывающимся бледным голосом. – Все – забвение в каменных залах мертвых. Узрите ступени, во тьму уводящие; узрите палаты, в руинах лежащие. Вот – владение мертвых, где паутину прядут пауки и вращение солнц замирает, и солнца гаснут одно за другим. Роланд рывком оторвал Эдди от двери, и тот уставился на стрелка невидящими помутневшими глазами. – Хватит, – сказал Роланд. – Какую бы гадость они туда ни напихали, ее, кажется, зарубает, верно? – спросил Эдди, но словно бы издалека. Он слышал дрожащий свой голос, но тот доносился черт знает откуда. Он все еще чувствовал силу, излучаемую металлическим кубом. И эта сила звала его. – Нет, – отозвался Роланд. – Ничто в моем мире сейчас не работает так хорошо, как эта, как ты выражаешься, гадость. – Если вы, парни, хотите остаться тут на ночь, придется вам обойтись без приятной компании в моем лице. – В пепельных отблесках сумерек лицо Сюзанны белело размытым пятном. – Я вас подожду там за рощицей, там же и заночую. Здесь мне что-то не нравится. Ощущения не нравятся от этой штуковины. – Мы все заночуем за рощицей, – успокоил ее Роланд. – Пойдем. – Хорошая мысль, – заключил Эдди. По мере того, как они удалялись от куба, гул механизмов начал понемногу стихать. Эдди буквально физически ощущал, как слабеет сила, его захватившая, хотя она по-прежнему манила, звала исследовать сумрачные коридоры, лестницы, уводящие в темноту, и палаты, в руинах лежащие, где паутину плетут пауки и огоньки на контрольных приборах гаснут один за другим. 29 В ту ночь Эдди опять снился сон. Он снова шагал по Второй-Авеню к магазинчику деликатесов «Том и Джерри», что на углу Второй и Сорок-Шестой. Из колонок у музыкального магазина, мимо которого он проходил, несся «Rolling stones»: Я вижу красную дверь и хочу ее выкрасить в черный, Никаких больше красок, я хочу, чтобы все стало черным, Мимо проходят девицы в ярких летних цветах, Я выворачиваю башку, пока не падает темнота… Он пошел дальше. Мимо магазина «Твои отражения», что между Сорок-Девятой и Сорок-Восьмой. Увидел свое отражение в одном из зеркал на витрине и подумал, что выглядит очень неплохо, намного лучше, чем в последние несколько лет – патлы, правда, чуть-чуть отмахали, но в остальном вполне даже прилично. Загорелый, подтянутый «вьюноша». Вот только прикид… м-да, ребяты. Этакий яппи. Молодой добропорядочный карьерист. Синий блейзер, белая рубашка, темно красный галстук, серые костюмные брюки… у него в жизни такого нарядца не было. Кто-то потряс его за плечо. Эдди попытался зарыться поглубже в сон. Ему не хотелось просыпаться сейчас. Сначала он собирался дойти до «Тома и Джерри», открыть своим ключом дверь и еще раз прогуляться по полю роз. Ему хотелось увидеть все это снова: бесконечный багряный простор, синюю арку неба, белые облака как плывущие в вышине корабли и Темную Башню. Да, он боялся тьмы, что жила внутри этой таинственной небывалой колонны – тьмы, алчущей поглотить любого, кто отважится подойти слишком близко, – но все равно он хотел посмотреть на нее еще раз. Ему было нужно увидеть ее. Но рука, что трясла его за плечо, не убралась, как он очень надеялся. Сон начал тускнеть, запахи выхлопных газов на Второй-Авеню растворились в дыму костра – теперь уже слабом, потому что костер почти догорел. Разбудила его, как выяснилось, Сюзанна. Эдди принял сидячее положение и приобнял супругу одной рукой. Они устроились на ночлег на дальней окраине ольховой рощи в пределах слышимости ручья, что бурлил на поляне, усыпанной костяной пылью. Роланд спал на той стороне круга из тлеющих угольков, что остались от выгоревшего костра – спал беспокойно. Отбросив в сторону одеяло, он лежал, подтянув колени едва ли не к самой груди. Без тяжелых ботинок, его голые ступни казались бледными, узкими и беззащитными. На правой ноге не доставало большого пальца – его отхватило омарообразное чудище, искалечившее Роланду еще и правую руку. Он что-то бормотал во сне, повторяя снова и снова одну невнятную фразу. Вскоре до Эдди дошло, что это – та самая фраза, которую Роланд пробормотал тогда на поляне, где Сюзанна вырубила медведя, прежде, чем самому отрубиться. Тогда иди – есть и другие миры, кроме этого. Роланд на мгновение затих, а потом вскрикнул, зовя парнишку по имени: – Джейк! Где ты? Джейк! Столько отчаяния, столько опустошенности слышалось в этом крике, что Эдди даже стало жутко. Он еще крепче обнял Сюзанну и прижал ее к себе. Она вся дрожала, хотя ночь была теплой. Стрелок перевернулся на спину. Звездный свет отразился в открытых его глазах. – Джейк, где ты? – спросил он, взывая к ночи. – Вернись! – Господи, Сьюз… он, по-моему, опять отъехал. Что будем делать? – Не знаю. Но ты как хочешь, а я не могу больше все это слушать. Он как будто не здесь. Вообще – нигде. Такой далекий… – Тогда иди, – пробормотал Роланд, снова переворачиваясь на бок и подтягивая колени к груди, – есть и другие миры, кроме этого. – Он на мгновение умолк, а потом грудь его всколыхнулась, и стрелок выкрикнул имя парнишки долгим, леденящим кровь воплем. Где-то в лесу раздался сухой шелест крыльев: это взлетела птица и устремилась подальше – туда, где тихо. – Есть какие-то соображения? – в широко распахнутых глазах Сюзанны блестели слезы. – Может быть, надо его разбудить? – Я не знаю. – Взгляд Эдди упал на Роландов револьвер, единственный, у него оставшийся, который стрелок носил на левом боку. Он лежал, убранный в кобуру, на аккуратно уложенной шкуре рядом с Роландом, так чтобы его можно было «поближе взять». – Мне кажется, я не решусь, – добавил он через силу. – Он, кажется, сходит с ума. Эдди кивнул. – Что же нам делать, Эдди? Что делать? Эдди не знал. Как-то раз антибиотики из его мира помогли стрелку, остановили обширное заражение, вызванное ядовитым укусом омарообразного гада; теперь Роланда снова терзало обширное заражение, только Эдди не думал, что существует в природе такое лекарство, которое может его исцелить в этот раз. – Не знаю, Сьюз. Ложись рядом со мной. Обнимая Сюзанну, он укрылся меховой шкурой, и вскоре дрожь ее прекратилась. – Если он сходит с ума, он на нас может наброситься, – тихо проговорила она. – Я тоже об этом думал. – Неприятная эта мысль имела и зрительный образ. Медведь… его красные, налитые злобой глаза (ему показалось тогда или в самых глубинах тех алых провалов и в самом деле мелькнуло смущение?) и смертоносные когти. Эдди опять бросил взгляд на заряженный револьвер, лежащий так близко к здоровой руке Роланда; вспомнил о том, с какой скоростью Роланд извлек его из кобуры, отражая атаку механической летучей мыши – так быстро, что Эдди и не заметил движения. Если стрелок помутится рассудком и если безумие его изберет своей целью его и Сюзанну, шансов спастись у них точно не будет. То есть, вообще никаких. Эдди вжался лицом в теплую шею Сюзанны и закрыл глаза. А вскоре Роланд затих. Эдди приподнял голову и оглянулся. Роланд как будто заснул. То есть, по-настоящему. Сюзанна тоже спала. Эдди нежно поцеловал ее в мягкий холмик груди и снова закрыл глаза. «Нет уж, приятель, держись. Сегодня ты долго еще не заснешь». Но эти два дня они топали без передыху, и Эдди смертельно устал. Его уносило… куда-то… вниз. «Обратно в тот сон, – думал он, улетая. – Хочу туда… на Вторую Авеню… обратно к “Тому и Джерри”. Хочу снова туда». Однако сон не вернулся в ту ночь. 30 На рассвете они быстро позавтракали, перепаковали и перераспределили поклажу и вернулись на клиновидную поляну. В чистом утреннем свете она смотрелась не так угрюмо, но все же все трое старались держаться подальше от металлического куба с предупредительными желто-черными полосами. Если Роланд и помнил чего-нибудь из дурных снов, что донимали его в ту ночь, виду он не подавал. Обычную утреннюю работу он выполнил, как всегда, молча – в этакой флегматичной задумчивости. – Отсюда нам надо идти по прямой… как ты думаешь это осуществить на практике? – спросила Сюзанна стрелка. – Если легенды не врут, то проблем быть не должно. Помнишь, вчера ты спросила о магнитных полях? Она кивнула. Порывшись в сумке, Роланд достал небольшой квадратик из старой кожи с длинной серебряной иголкой, продетой посередине. – Компас! – воскликнул Эдди. – Нет, ты точно бойскаут! Роланд покачал головой.