К остановке с рычанием подъехал автобус. Секретный агент Х-19 — также известный как Ли Харви Освальд, знатный марксист и побиватель своей жены — вошел в его дверь. Когда автобус исчез за горизонтом, я возвратился в переулок и прошелся вдоль него. В конце тот расширялся, вливаясь в чей-то широкий, неогороженный задний двор. Там, возле распределительной газовой колонки, стоял «Шевроле-Бискейн» 57-го[568] или 58-го года выпуска. Дальше стоял трехногий мангал. За ним виднелась задняя стена большого темно-брутального дома. Дома генерала. Опустив глаза, я увидел свежую борозду, словно там что-то тянули по земле. В конце борозды стоял мусорный бак. Я не видел, чтобы Ли таскал баки, но понял, что это именно его работа. Вечером десятого апреля он собирается использовать бак как упор для своей винтовки. 8 В понедельник 25 марта Ли появился на Нили-стрит, неся продолговатый сверток с чем-то завернутым в коричневую бумагу. Подсматривая сквозь узенькую щель между шторами, я прочитал на нем два слова, отштампованные большими красными буквами: ЗАРЕГИСТРИРОВАНО и ЗАСТРАХОВАНО. Мне подумалось, что я впервые вижу, как он нервно, втайне смотрит на мир кругом, вместо того чтобы блуждать среди призрачного меблирования внутри своей головы. Я понял, что скрывается в том свертке: винтовка Каркано калибра 6,5 мм, известная также как Манлихер-Каркано, в комплекте с оптическим прицелом, приобретенная в магазине «Спортивные товары Кляйна» в Чикаго. Через пять минут после того, как он взошел по ступеньками в свою квартиру на втором этаже, винтовка, которую Ли использует, чтобы изменить историю, оказалась спрятанной в шкафу над моей головой. Марина сделала те его знаменитые снимки с этой винтовкой в руках прямо перед моим передним окном уже через шесть дней после этого, но я не видел, как она его фотографировала. Это было в воскресенье, когда я был в Джоди. Чем ближе надвигалось десятое число, тем больше уик-энды со Сэйди становились более важными, более драгоценными событиями в моей жизни. 9 Я рывком пришел в сознание, услышав, как кто-то потихоньку бормочет: «Все еще не поздно». Понял, что это я сам, и заткнулся. Сэйди пробурчала что-то протестующее и перевернулась на другую сторону. Знакомый скрип пружин локализовал меня во времени и месте: «Кендлвудские Бунгало», 5 апреля 1963. На ночном столике я нащупал свои часы и всмотрелся во флуоресцентные цифры. Было четверть второго утра, что означало, что на самом деле началось уже шестое апреля. «Все еще не поздно». Не поздно для чего? Отступиться, так как, добра добыв, лучшего довольно искать? Или, если точнее, чтобы не искать себе зла? Мысль о том, чтобы отступиться, была притягательной. Знает Бог. Если я буду двигаться дальше и где-то ошибусь, сейчас моя последняя ночь с Сэйди. Навсегда. «Если тебе даже нужно его убить, ты не обязан делать это сейчас же». Довольно справедливо. Освальд после покушения на генерала на некоторое время должен переехать в Новый Орлеан — очередная говняная квартирка, та, какую я уже видел, — но это произойдет через две недели. Таким образом, у меня есть достаточно времени, чтобы остановить его часы. Впрочем, я ощущал, что слишком длинное выжидание будет ошибкой. Я мог бы поискать причины для отсрочки. Наилучшая из них лежала сейчас рядом со мной в этой кровати: длинная, красивая и полностью голая. Возможно, она тоже была одной из ловушек, подложенных мне сопротивляющимся прошлым, но меня это не интересовало, так как я ее любил. И я представлял себе сценарий — и очень ясно, — по которому мне, застрелив Освальда, придется убегать. Убегать куда? Назад в штат Мэн, конечно. Надеясь, что опережу копов достаточно, чтобы достаться до кроличьей норы и убежать в будущее, в котором Сэйди Данхилл будет… ну… где-то восемьдесят лет. Если она тогда вообще еще будет жить. С ее страстью к сигаретам это так же вероятно, как выбросить шестерки, играя в кости. Я встал и подошел к окну. В этот уик-энд ранней весны всего лишь в нескольких бунгало были жители. Стоял забрызганный или грязью, или коровьим пометом чей-то пикап с прицепом, нагруженным якобы каким-то фермерским оборудованием. Мотоцикл «Индиан»[569] с коляской, пара универсалов-легковушек. И двухцветный «Плимут-Фьюри». Луна то выныривала, то пряталась за неплотными тучами, при таком заикающемся свете невозможно было определить цвет нижней половины машины, тем не менее, я был уверен, что знаю, каков он. Я натянул брюки, майку и ботинки. Потом выскользнул из нашего бунгало и тронулся через двор. Ледяной воздух кусал мою разогретую постелью кожу, но я этого почти не ощущал. Конечно, автомобиль оказался «Фьюри», и именно белый сверху и красный снизу, но этот был не из Мэна и не из Арканзаса, на нем были номера штата Оклахома, и наклейка на заднем окне призывала: ВПЕРЕД, ПРОНЫРЫ[570]. Я вгляделся вовнутрь и увидел россыпь учебников. Какой-то студент, наверное, направляется на юг, к родственникам на весенние каникулы. Или парочка сладострастных учителей воспользовалась удобствами либеральной гостевой политики «Кендлвудских Бунгало». Просто очередной не очень стройный перезвон обертонов прошлого, которое стремится к гармонии с собой. Я дотронулся до багажника, как было когда-то в Лисбон-Фолсе, и тогда возвратился к нашему домику. Сэйди сдвинула с себя простыню по пояс, и ее разбудило дуновение холодного воздуха, когда я вошел. Она села, натянув себе простыню поверх груди, а потом, увидев меня, разрешила ей упасть. — Не можешь, заснуть, милый? — Хрень приснилась, и я вышел подышать свежим воздухом. — А что именно снилось? Я расстегнул джинсы, снял с себя мокасины. — Не помню. — Попробуй. Моя мать всегда говорила, что, если кому-то расскажешь свой плохой сон, тогда он не сбудется. Я залез к ней в постель, голый, если не считать майки. — А моя мать говорила, что он не сбывается, если поцелуются влюбленные. — На самом деле так говорила? — Нет. — Ну, — произнесла она задумчиво, — звучит все равно соблазнительно. Давай попробуем. Мы попробовали. Одно привело к другому. 10 После того она закурила сигарету. Я лежал, глядя, как вверх уплывает дым, синея в случайных лучах лунного света, который лился сквозь полузакрытые шторы. «Я никогда не оставляю шторы не закрытыми на Нили-стрит, — подумалось мне. — На Нили-стрит, в моей другой жизни, я всегда сам, но все равно они у меня плотно закрыты. Кроме тех моментов, когда я подсматриваю, то есть». Как же сильно я тогда не нравился сам себе. — Джордж? Я вздохнул: — Это не мое настоящее имя. — Я знаю. Я посмотрел на нее. Она глубоко затянулась, невинно наслаждаясь сигаретой, как это свойственно было людям в Стране Было. — Я об этом не узнала из каких-то тайных источников, если это то, о чем ты подумал. Но все резонно. Остальная часть твоего прошлого также фальшивка, наконец. И я рада. Мне вообще не очень нравится имя Джордж. Оно какое-то… как там то слово, которое ты иногда говоришь?.. Такое, словно немного лоховское. — А Джейк тебе понравилось бы? — Это то, что происходит от библейского Якова? — Да. — Мне нравится. — Она обернулась ко мне. — В Библии Яков боролся с каким-то ангелом. И ты тоже борешься. Разве не так? — Надеюсь, что так, но не с ангелом. — Хотя и звание дьявола Ли Освальду не очень к лицу. По моему мнению, эту роль играет де Мореншильд. В Библии Сатана действует как соблазнитель, который выдвигает предложение, а сам потом отступает в сторону. Мне казалось, что именно так действует и де Мореншильд. Сэйди погасила сигарету. Голос ее звучал спокойно, но глаза потемнели. — Тебя могут ранить? — Я не знаю. — Тебе придется исчезнуть? Так как если ты куда-то поедешь, я не уверена, что смогу это выдержать. Я думала, что умру, но не буду рассказывать, как мне там было, но в Рино был просто кошмар. Потерять тебя навсегда… — она медленно покачала головой. — Нет. Я не уверена, что смогла бы это выдержать. — Я хочу вступить с тобой в брак, — сказал я. — Боже мой, — произнесла она утешительно. — Как раз, когда я готовая была сказать, что чего-чего, а такого никогда не случится, об этом объявляет Джейк-фальш-Джордж. — Не прямо завтра, но если на будущей неделе все пойдет так, как я надеюсь…ты выйдешь за меня? — Конечно. Но мне нужно задать один крохотный вопрос. — Не женат ли я? Нет ли у меня где-то законной жены? Ты это хочешь знать? Она кивнула. — Я весь свободен. Она смешно вздохнула и расплылась в детской улыбке. А потом стала серьезной. — Я могу тебе помочь? Разреши мне тебе помочь. От такой идеи у меня сердце застыло, и она это, наверное, заметила. Нижняя губа у нее завернулась в рот. Она прикусила ее зубами. — Значит, там очень плохо, — произнесла она задумчиво. — Можно это описать так: сейчас я приблизился к большой машине, полной очень острыми зубам, и она работает полным ходом. Я не разрешу тебе быть рядом со мной, когда я с ней дрочусь. — Когда это будет? — спросила она. — Твоя…не знаю, как сказать… твое рандеву с неминуемым? — Это еще нуждается в уточнении. — У меня было чувство, что много лишнего успел уже сказать, тем не менее, поскольку зашел уже так далеко, решил зайти еще немного дальше. — Кое-что должно произойти вечером в эту среду. Кое-что, чему мне нужно быть свидетелем. И тогда я решу. — И нет никакого способа, как я могла бы тебе помочь? — Не думаю, любимая моя. — А если окажется, что я могу… — Благодарю, — оборвал я. — Я очень признателен. А ты, в самом деле, выйдешь за меня? — Теперь, когда я знаю, что твое имя Джейк? Непременно. 11