На это она рассмеялась, и мне чуточку стало легче на душе. — Я об этом рассказываю не для того, чтобы тебя достать, не для того, чтобы сделать тебе больно. — В самом деле? Зачем же тогда ты мне об этом рассказываешь? — Я ходила с ним раза три-четыре на свидание. Он меня целовал… мы с ним чуточку… ну, пообнимались, как дети… (Я его не просто убить хочу, я хочу убивать его медленно.) — Но это было совсем не то. Возможно, могло бы стать, со временем; а может, и нет. Он дал мне свой номер в Вашингтоне и попросил позвонить, если я… как он об этом сказал? «Если вы устанете от разсовывания книжек по полкам и от тоски по тому, кто убрался прочь». Кажется, так. Сказал, что он часто посещает интересные места, и ему нужна красивая женщина, которая бы туда с ним ходила. Он думает, что той женщиной могла бы стать я. Конечно, мужчины говорят всякие вещи. Я уже не такая наивная, как когда-то. Но иногда они говорят серьезно. — Сэйди… — И все же, все совсем не так, — голосом задумчивым, отсутствующим, и я впервые задумался, не может ли с ней быть еще что-то не так, кроме неуверенности относительно личной жизни. Не больна ли она. — А положительное то, что там не усматривается швабры. Конечно, мужчины иногда скрывают какую-то швабру, разве не так? Джонни вот скрывал. И ты тоже скрывал, Джордж. — Сэйди? — Что? — А сама ты скрываешь какую-то швабру? Упала продолжительная тишина. Намного более продолжительная, чем та, когда я ответил на звонок, произнеся ее имя, и длиннее той, которую я мог ожидать. В конце концов, она произнесла: — Я тебя не понимаю. — У тебя голос не твой, вот и все. — Я тебе говорила, я в замешательстве. И в печали. Так как ты не готов рассказать мне правду, не так ли? — Если бы так, то рассказал бы. — А знаешь, что еще интересно? У тебя есть хорошие друзья в Джоди — не только я — и никто из них не знает, где ты живешь. — Сэйди… — Ты говоришь, что в Далласе, но телефонная линия у тебя «Элмхерст», а это Форт-Уорт. А я об этом никогда не думал. О чем же еще я никогда не думал? — Сэйди, все, что я могу тебе сказать, это то, что я занят очень важны… — О, я не сомневаюсь. И то, чем занимается сенатор Кикел, тоже очень важное. Роджер приложил силы, чтобы мне об этом рассказать и сказать, что если я… приеду к нему в Вашингтон, я в каком-то смысле усядусь возле подножия величия… или буду стоять возле двери в историю… или что-то такое. Власть его возбуждает. Это одна из немногих черт в нем, с которой тяжело смириться. Что я подумала — что и сейчас думаю — и кто я такая, чтобы сидеть возле подножия величия? Я всего лишь разведенная библиотекарша. — Кто я такой, чтобы стоять возле двери в историю? — сказал я. — Что? Что ты сказал, Джордж? — Ничего, сердце мое. — Может, тебе лучше не называть меня так? — Извини. (Я не сетую.) О чем мы вообще сейчас говорим? — О тебе и обо мне, и остается ли еще хоть что-то, благодаря чему ты и я можем считаться «мы». Было бы легче, если бы ты мог рассказать мне, зачем ты в Техасе. Так как я знаю, что ты приехал сюда не ради того, чтобы писать книгу или преподавать в школе. — Рассказать тебе — это для тебя было бы опасно. — Мы и так все в опасности, — заявила она. — Джонни прав относительно этого. Рассказать тебе кое-что, что мне рассказал Роджер? — Хорошо. (Где он тебе это рассказывал, Сэйди? И когда происходил этот ваш разговор, были вы тогда в вертикальном или в горизонтальном положении?) — Он тогда выпил немного больше обычного, и у него развязался язык. Мы были в его гостиничном номере, но не переживай — ступнями я дотрагивалась до пола и была полностью одета. — Я не переживаю. — Если так, ты меня разочаровал. — Хорошо, я переживаю. Что он рассказал? — Он сказал, что идет слух, будто затевается какое-то серьезное дело в Карибском регионе этой осенью или зимой. Горячая точка, так он это назвал. Я допускаю, что он имел в виду Кубу. Он еще сказал: «Этот идиот ДжФК собирается нас всех погрузить в кипяток, лишь бы показать, что у него есть яйца». Я вспомнил обо всем этом дерьме, о конце мира, которое заливал ей в уши ее бывший муж. «Каждый, кто читает газеты, понимает, что это неизбежно, — говорил он ей. — Мы будем умирать с язвами по всему телу, выкашливая собственные легкие». Такие вещи оставляют впечатление, особенно когда проговариваются сухим тоном уверенного в своих словах научного работника. Оставляют ли они впечатление? Точнее сказать — шрамы. — Сэйди, это все дерьмо. — Да? — откликнулась она раздраженно. — Думаю, у тебя есть инсайдерская информация, недоступная сенатору Кикелю? — Скажем, есть. — Скажем, нет. Я еще немного подожду, может ты наконец-то честно все расскажешь, но не очень долго. Вероятно, просто потому, что ты хорошо танцуешь. — Тогда давай потанцуем, — произнес я сумасбродно. — Спокойной ночи, Джордж. И прежде чем я успел что-то еще сказать, она отключилась. 15 Я начал ей тут же перезванивать, но когда телефонистка спросила у меня «номер, пожалуйста?», ко мне вернулся здравый смысл. Я положил трубку. Она сказала все, что хотела сказать. Пытаться принудить ее сказать больше, только ухудшит ситуацию. Я убеждал себя, что ее звонок был провокацией, рассчитанной на то, чтобы сдвинуть меня с мертвой точки, на подобие знаменитого: «Говорите за себя, Джон Алден».[526] Но это совсем не было похоже на Сэйди. Ее звонок скорее был похож на мольбу о помощи. Я вновь поднял трубку, и на этот раз по просьбе телефонистки дать номер я его назвал. Дважды прозвенел телефон на другом конце, а потом отозвался голосом Эллин Докерти: — Слушаю? Кто звонит по телефону, пожалуйста? — Приветствую, мисс Элли. Это я, Джордж. Наверное, та штука, мгновенного оцепеневшего молчания, оказалась заразной. Я ждал. В конце концов, она сказала: — Здравствуйте, Джордж. Боюсь, я совсем забыла о вас? Это только потому, что сейчас я ужасно… — Заняты, да. Я знаю, как это, в первые пару недель. Я звоню вам только потому, что мне только что звонила по телефону Сэйди. — О? — это прозвучало весьма осторожно. — Если это вы сказали ей, что мой номер принадлежит линии не в Далласе, а в Форт-Уорте, в этом нет ничего плохого. — Я не продуцировала сплетни. Надеюсь, вы это понимаете. Я думала, она имеет право знать. Мне небезразлична Сэйди. Вы мне тоже небезразличны, конечно, Джордж… но вы уехали от нас. А она нет. Я все это понимал, хотя и было мне от этого больно. Возвратилось ощущение замкнутости в космической капсуле. — У меня нет возражений относительно этого, Элли, и с моей стороны это не было совсем неправдой. Я действительно скоро собираюсь перебраться в Даллас. Ноль реакции, да и что она могла сказать? «Может, оно и так, но мы оба знаем, что вы немного лгунишка?» — Мне не понравился ее голос. Как на ваш взгляд, с ней все хорошо? — Я не уверена, хочу ли вам отвечать на этот вопрос. Если скажу, нет, вы можете примчать сюда, чтобы ее увидеть, а она не хочет видеться с вами. Не при таком положении вещей. Фактически она ответила на мой вопрос. — С ней все было в порядке, когда она вернулась в город? — Она была в порядке. Обрадовалась, увидев нас всех. — Но теперь у нее взволнованный голос и сама она говорит, что ей грустно. — А разве это удивительно? — мисс Элли заговорила резко. — Здесь немало воспоминаний для Сэйди, многие из них связаны с кое-каким мужчиной, к которому она все еще испытывает чувства. Красивый мужчина и замечательный учитель, но достиг успеха под фальшивым флагом. Это уже действительно мучительно. — Там дело в другом, кажется. Она говорила о приближении какого-то кризиса, о котором слышала от… — от выпускника Йеля, который сидит под дверью в историю? — От кого-то, с кем она познакомилась в Неваде. Ее муж уже когда-то натолкал ей в голову всяких бессмыслиц… — Ей в голову? В ее хорошенькую головку? — теперь уже не просто резкость, теперь звучал уже настоящий гнев. Из-за этого я ощутил себя мелким и поникшим. — Джордж, передо мною куча бумаг в милю высотой, и мне нужно с ними всеми разобраться. Вы не можете подвергать Сэйди Данхилл отдаленному сеансу психоанализа, а я не могу помочь вам в ваших проблемах с любовью. Единственное, что я могу, это посоветовать вам рассказать всю правду, если Сэйди вам небезразлична. Лучше раньше, чем никогда. — Вы не видели где-то там рядом ее мужа, я надеюсь? — Нет! Спокойной ночи, Джордж. Вторично за сегодняшний вечер женщина, которая была мне не чужой, бросила трубку. Новый персональный рекорд. Я пошел в спальню и начал раздеваться. Приехала «в порядке». «Радовалась», что возвратилась к своим друзьям в Джоди. А теперь не в порядке. Так как разрывается между красивым, да еще и таким, который ускоренным темпом мчится к успеху, новым парнем и высоким таинственным незнакомцем с невидимым прошлым? Такое объяснение вполне годится для какого-то любовного романа, но если бы это объяснение было таковым, почему тогда она не была подавленной, когда возвратила из Невады?