— Небольшой коттедж на Вайнинг-стрит. Номер девятнадцать. Увидишь садового гнома возле крыльца. Его невозможно не заметить. Он держит в руках флаг. — О чем мы должны поболтать, Эл? Я имеюь ввиду…ты же мне будто бы все уже показал. Теперь я тебе верю. Конечно, я ему поверил… тем не менее, надолго ли это? Уже сейчас мой короткий визит в 1958 год начал набирать неуверенную фактуру сновидения. Несколько часов (или несколько дней) — и я, вероятно, смогу убедить себя, что все это мне приснилось. — Нам о многом надо поболтать, дружище. Так ты придешь? Он не подчеркнул «по просьбе умирающего», но я прочитал это в его глазах. — Хорошо. Хочешь, подвезу тебя к твоему дому? Глаза его на это вспыхнули. — У меня есть пикап, да и вообще тут всего лишь каких-то пять кварталов. Сам осилю доехать. — Ясное дело, осилишь, — кивнул я, надеясь, что проговариваю эти слова увереннее, чем на самом деле чувствую. Я встал и начал раскладывать по карманам свои вещи. Нащупал и вытащил ту пачку денег, которую он мне дал. Теперь я понимал, почему пятерки имеют другой вид. Наверное, и остальные банкноты имеют какие-то отличия. Я подал деньги ему, но он покачал головой. — Нет, оставь себе, у меня их полно. Но, тем не менее, я положил пачку на стол. — Если каждый раз — это первый раз, как у тебя сохраняются деньги, когда ты возвращаешься назад? Почему они не стираются, когда идешь туда в следующий раз? — Нет разгадки, дружище. Я тебе уже говорил, есть немало всего, чего я не знаю. Существуют правила, и некоторые из них я вычислил, но не все. — Его лицо просветилось бледной, но натурально веселой улыбкой. — Вот ты же принес сюда свой рутбир, разве нет? Он и сейчас бурлит у тебя в желудке, не так ли? Собственно, так оно и было. — Ну, хорошо. Увидимся вечером, Джейк. Я отдохну, и тогда мы все обсудим. — Можно еще один вопрос? Он махнул на меня рукой, ясно показывая, чтобы я уже уходил. Я заметил, что ногти у него, которые он всегда скрупулезно поддерживал в чистоте, теперь желтые, потресканные. Еще один плохой признак. Не такой выразительный, как потеря тридцати фунтов веса, но все равно плохой. Мой отец говорил, что много можно понять о состоянии здоровья любого человека только из вида его ногтей. — Знаменитый фетбургер. — А что такое? Впрочем, в уголках его губ играла улыбка. — У тебя есть возможность дешево продавать, потому, что дешево покупаешь, разве не так? — Телячий ошеек в «Красном и Белом», — сказал он. — Пятьдесят четыре цента за фунт. Я туда хожу каждую неделю. То есть ходил до моего последнего приключения, которое занесло меня далеко от Лисбон-Фолса. Имею дело с мистером Уорреном, мясником. Если прошу у него десять фунтов фарша, он говорит: «Один момент». Если двенадцать или четырнадцать, он говорит: «Придется вам подарить мне одну минутку, пока я не намелю для вас свежего. Вся семья вместе собралась?» — Всегда одно и то же. — Да. — Так как это всегда в первый раз. — Именно так. Это как история с хлебами и рыбами в Библии, если ее хорошенько обдумать. Неделя за неделей я покупаю тот же самый телячий фарш. Я скормил его сотням людей, вопреки тем сплетням о котбургерах, а он всегда самообновляется. — Ты покупаешь то же самое мясо вновь и вновь, — я старался как-то вместить это у себя в голове. — То же самое мясо, в том же самом времени, у того же самого мясника. Который всегда проговаривает те же самые слова, разве если я сам скажу что-нибудь другое. Сознаюсь, друг, время от времени меня соблазняло подойти к нему и сказать: «Ну, как дела, мистер Уоррен, старый, лысый хер? Трахали ли вы какие — нибудь теплые куриные гузки в последнее время?» Он все’вно забыл бы об этом. Но я этого не делал. Так как он хороший человек. Большинство тех, кого я там встречал, хорошие люди. — Последнюю фразу он произнес, словно немного замечтавшись. — Я не понимаю, как ты мог покупать мясо там…готовить и продавать его здесь… потом покупать его же вновь. — Присоединяйся к клубу, дружище. Я тебе уже, к черту, признателен только за то, что ты еще здесь… а мог бы тебя потерять. Собственно, ты мог бы и не ответить на тот мой звонок, когда я позвонил по телефону в школу. В душе я отчасти жалел по этому поводу, но вслух ничего сказал. Несомненно, и не должен был. Он был больной, но не слепой же. — Приходи ко мне домой вечером. Я расскажу тебе, какие есть мысли, и тогда уже ты сам решишь, что лучше всего делать дальше. Но решение тебе нужно принять быстро, так как время уплывает. А вот не скажи, есть же какая-то ирония в том, куда именно выводят ступеньки из моего склада? Еще медленнее, чем до этого, я повторил: — Каждый…раз… первый. Он вновь улыбнулся: — Думаю, то ты вполне осознал. Увидимся вечером, хорошо? Вайнинг-стрит, девятнадцатый номер. Ищи гнома с флагом. 8 Я вышел из «Харчевни Эла» в половине четвертого. Шесть часов, которые прошли с того времени до девяти тридцати, были не такими головокружительными, как прогулка в Лисбон-Фолс на пятьдесят три года назад, но все же. Казалось, время одновременно и едва тянется, и безумно мчится. Я поехал домой, к дому, который я приобрел в Сабаттусе[60] (когда наш матримониальный союз распался, мы с Кристи продали наш бывший дом в Фолсе и поделили деньги). Думал, немного вздремну, но, конечно же, заснуть не смог. Выдержав двадцать минут лежания на спине (прямо, как оглобля) с направленным в потолок взглядом, я встал и пошел отлить. Глядя, как моча брызгает в раковину унитаза, я подумал: «Это переваренный рутбир из 1958 года». Но одновременно присутствовала мысль, что все это было обманом, Эл каким-то образом меня загипнотизировал. Такое вот раздвоение, понимаете? Я попробовал дочитать остаток еще не проверенных ученических сочинений, тем не менее, не очень удивился, когда убедился, что не в состоянии этого сделать. Орудовать грозной красной авторучкой мистера Эппинга? Вписывать критические суждения? Так это же смеху подобно. Я даже слов вместе собрать не мог. Поэтому я включил трубу (атавистичный сленговый термин из пятидесятых годов; в телевизорах больше нет электронных трубок) и некоторое время переключал с канала на канал. На «Киноканале TMC» я наткнулся на старый фильм под названием «Девушка автогонщика» [61]. И поймал себя на том, что вглядываюсь в старые автомобили и психованных подростков так напряженно, что у меня голова заболела, и я выключил телевизор. Быстро приготовил себе немного поесть, но не смог проглотить ни кусочка, хотя и чувствовал проголодавшимся. Так и сидел на месте, смотря на еду в тарелке, а думал об Эле Темплтоне, который вновь и вновь продает тот же самый десяток, или немного больше, фунтов фарша, и так из года в год. Это действительно было похоже на то библейское чудо с хлебами и рыбами, и как было не родиться тем сплетням о котбургерах и песбургерах, которые распространяются благодаря его низким ценам? Исходя из того, сколько он сам платил за мясо, он должен был иметь просто бешеный доход с каждого проданного им фетбургера. Когда я осознал, что меряю шагами периметр своей кухни — неспособный ни заснуть, ни читать, неспособный смотреть телевизор, а хорошая еда выброшена к чертям — я прыгнул в машину и поехал назад в город. Было без четверти семь, и на Мэйн-стрит оставалось полно свободных мест для парковки. Я проехал мимо фасада «Кеннебекской фруктовой», удивленно глазея из-за руля на этот облупленный реликт, который когда-то был процветающим местечковым бизнесом. К тому времени уже закрытый магазин имел вид сооружения, которое приготовилось к сносу. Единственными признаками человеческого присутствия были несколько рекламных плакатов «Мокси» за покрытым пылью стеклом витрины (ПЕЙТЕ «МОКСИ» ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ! — призывал самый большой из них), да и они уже были такие старомодные, могли висеть там годами. Тень «Фруктовой компании» протянулась поперек улицы, касаясь моей машины. По правую сторону от меня, где когда-то работал винный магазин, теперь стоял аккуратный кирпичный дом, в котором находился филиал «Ки-Банка»[62]. Кому нужен «зеленый фронт», когда можно заскочить в любую бакалею в штате и выйти оттуда с пинтой «Джека Дэниелса» или квартой кофейного бренди[63]? И нести их не в каком-то там бумажном коричневом пакете; теперь мы, современные люди, пользуемся пластиком, сынок. Продолжается тысячу лет. Ага, кстати, я никогда не слышал о бакалейном магазине с названием «Красное и Белое». Если у кого-то в Фолсе возникает потребность купить продукты, тот идет в IGA[64], это по 196-му шоссе за квартал отсюда. Прямо через дорогу напротив старой железнодорожной станции, в здании которой теперь работает комбинированное заведение: мастерская по печати рисунков и надписей на майках и тату-салон. И все-таки, прошлое мне казалось очень близким — возможно, это был просто золотистый отблеск затухающего летнего света, который всегда поражал меня своей немного якобы сверхъестественностью. Это было так, словно 1958 год все еще находится рядом, скрытый за тонкой поволокой наслоенных лет. А если то, что случилось со мной сегодня, случилось не сугубо в моем воображении, то так оно и есть. «Он хочет, чтобы я что-то сделал. Что-то такое, что сделал бы и он сам, но рак воспрепятствовал ему. Он говорил, что пошел туда и пробыл там четыре года (по крайней мере, я так его понял), но четырех лет не хватило». Захотел бы я вновь спуститься по тем ступенькам и остаться там на четыре или больше лет? Фактически жить там? Возвратиться оттуда через две минуты… но уже возрастом под сорок, с проблесками седины, которая начнет проявляться в моих волосах? Я не мог себя представить в таком приключении, но прежде всего я не мог себе вообразить, что именно Эл нашел настолько важным в том времени. Единственное, в чем я был уверен — это то, что четыре, шесть или восемь лет моей жизни даже умирающему приятелю дарить было бы слишком. До назначенного Элом времени у меня было впереди еще более двух часов. Я решил возвратиться домой, приготовить себе новый обед и на этот раз силком заставить себя его съесть. А после этого я попробую вновь закончить с сочинениями моих отличников. Я, вероятно, был одним из немногих людей, которые когда-нибудь путешествовали назад во времени — собственно, мы с Элом могли быть единственными, кто это делал за всю историю мира, — но мои ученики по поэтике все еще желают получить свои годовые оценки. Пока ехал в город, радио я не включал, но включил его теперь. Как и мой телевизор, оно получает программы от управляемых компьютерами космических скитальцев, которые вращаются вокруг Земли на высоте двадцати двух тысяч миль — безусловно, такую идею с широко раскрытыми глазами (тем не менее, без чрезмерного недоверия) приветствовал бы в своем времени юный Фрэнк Аничетти. Я настроился на станцию «Пятидесятые на пятерку»[65] и поймал «Денни и Джуниоров», они старательно выводили «Рок-н-ролл пришел к нам, чтобы остаться» — три или четыре гармоничных голоса поверх бренчащего рояля. Вслед за ними на всю силу легких заверещал свою «Люсию» Литл Ричард, а потом Эрни Kей-Доу начал жаловаться на «Тещу»:«Она считает, словно ее совет это большая ценность, но если бы она уехала куда-то прочь, вот это было бы решением всех проблем». Все это так звучало… казалось таким свежим и сладким, как те апельсины, которые днем выбирала со своими подружками миссис Симондс. Оно звучало новехоньким. Хотелось ли мне провести несколько лет в прошлом? Нет. Но мне хотелось туда вернуться. Хотя бы ради того, чтобы услышать, как звучит Литл Ричард во времена, когда он возглавляет вершины хит-парадов. Или чтобы сесть на самолет «Trans World Airlines» без разувания, сканирования всего тела и прохождения сквозь металлодетектор. И еще я хотел вновь выпить рутбир. Раздел 3 1 И действительно, гном стоял с флагом, тем не менее, не с американским. Даже не с флагом штата Мэн, на котором изображен лось. Тот, который держал гном, состоял из синей вертикальной полосы и двух горизонтальных, верхняя из которых была белой, а нижняя — красной. На флаге также была одинокая звезда. Проходя мимо гнома, я прихлопнул ладонью по полям шляпы его островерхого брыля и поднялся по ступенькам на парадное крыльцо небольшого домика Эла на Вайнинг-стрит, в голове у меня вертелась забавная песня Рея Увальня Хаббарда: «Да пошел ты, мы из Техаса»[66]. Двери открылись, прежде чем я успел в них позвонить. Эл стоял в пижаме, поверх которой был одет махровый халат, его поседевшие волосы путались штопорными прядями — довольно серьезный случай «постельной прически» из всех мною виданных. Но сон (вместе с болеутоляющими пилюлями, конечно) ему немного помог. У него был тот же болезненный вид, но морщины вокруг его рта были теперь не такими глубокими и его походка, когда он вел меня по короткому коридорчику в свою гостиную, казалась более уверенной. Он больше не сжимал себя правой рукой под левой подмышкой, словно стараясь удержаться вместе. — Похож немного на меня бывшего, не так ли? — спросил он тем же самым скрипучим голосом, садясь в мягкое кресло перед телевизором. Вот только не совсем сидением это было, он скорее поставил себя напротив кресла, и тогда упал в него. — Выглядишь получше. А что тебе говорят врачи? — Тот, к которому я обращался в Портленде[67], говорит, что все безнадежно, даже с химиотерапией и радиацией. Собственно, он повторил то же, что раньше говорил мне другой, в Далласе. Это было в 1962-м. Приятно убедиться, что некоторые вещи остаются неизменными, ты согласен? Я открыл, было, рот, но вновь закрыл. Иногда просто нечего сказать. Иногда тебя просто сжимает. — Нет смысла морочить себе голову, — сказал он. — Я понимаю, что смерть смущает людей, особенно когда умирающему некого винить, кроме собственных плохих привычек, но я не могу тратить время на деликатные намеки. Довольно скоро я окажусь в госпитале, хотя бы потому, что не смогу своими силами добраться до туалета и возвратиться назад. И пусть я буду проклят, если буду выкашливать свой мозг, сидя тут по пояс в собственном дерьме. — Что будет с харчевней? — С харчевней покончено, дружище. Даже если бы я был здоров, как конь, она закрылась бы уже в конце этого месяца. Ты знаешь, что я арендовал это место, нет? Я этого не знал, но понять было нетрудно. Хотя Ворумбо все еще называется Ворумбо, сейчас там действует обычный современный торговый центр, а это означает, что Эл платит аренду какой-то корпорации. — Продление моей лицензии обсуждается, но Совет директоров фабрики желает, чтобы на этом месте было кое-что под названием — тебе это понравится — «Л.Л.Бин экспресс»[68]. Кроме того, они говорят, что мой маленький «Алюминер» там, как бельмо в глазу. — Но это же глупость! — воскликнул я с такой праведной пылкостью, от которой Эл даже хохотнул. Хохот постарался перейти в кашель, но он его подавил. В частной обстановке своего дома для преодоления кашля Эл не пользовался платочками или бумажными или текстильными салфетками; тут на столе возле его кресла стояла коробка женских макси-прокладок. Я раз за разом бросал туда взгляд. Я принуждал себя отвести глаза, рассматривал фото на стене, на котором Эл обнимал какую-то красивую женщину, но вновь ловил себя на том, что взгляд мой возвращался назад. Вот одна из больших правд о человеческом бытии: когда для собирания мокрот, которые продуцирует ваше больное тело, вы нуждаетесь в макси-прокладках, это значит, что у вас, к черту, серьезные проблемы. — Благодарю за такую твою реакцию, дружище. Мы могли бы за это выпить. Мои алкогольные дни завершились, но в холодильнике есть охлажденный чай. Может, окажешь милость.