— Это последнее, чего бы нам хотелось. Он вновь раскрыл свой портфель. Достал оттуда желтый блокнот. Подал его мне, вместе с ручкой, добытой у себя из нагрудного кармана. — Напишите мне письмо, Эмберсон. Мы его найдем вместе с Фрицем, когда завтра утром придем за вами, но в заголовке можете написать: «К сведению заинтересованных лиц». Напишите красивое письмо. Гениально напишите. Вы же можете это сделать, разве не так? — Конечно, — ответил я. — Удобные романтичные истории — моя специальность. Он оскалился без следа юмора в этой улыбке и взялся за бутылку шампанского. — Попробую я, наверное, немного этого вина, пока вы создаете свою романтику. Но вам, ни капли. У вас впереди хлопотная ночь. Немало длинных миль, прежде чем заснуть, и всякое такое другое. 10 Я писал старательно, но это не отняло много времени. В подобном случае (не то чтобы во всемирной истории когда-нибудь случался случай абсолютно подобный моему), я считал, чем короче, тем лучше. На первом плане у меня находилась идея Гости относительно скромного героя. Я очень радовался, что имел возможность поспать хоть несколько часов. Пусть тот отдых был пронизан нехорошими сновидениями, но голова у меня теперь была более-менее ясная. Когда я закончил, Гости уже допивал третий стакан шипучки. На столе лежало несколько вещей, которые он достал из своего портфеля. Я вручил ему блокнот, и он начал читать, что же такого я там написал. Во дворе вновь прогремело, в небе коротко вспыхнула молния, но я думал, что гроза пока еще довольно далеко. Пока он читал, я рассмотрел вещи на столе. Там лежал мой «Таймекс», единственное, что мне почему-то не возвратили вместе с остатком моих личных вещей, когда мы шли с коп-шоу. Там лежали очки в роговой оправе. Я взял их и примерил. Линзы оказались простым стеклом. Там лежал ключ с пустым желобком, без зазубрин. Конверт, судя по толщине, с тысячей баксов бывшими в ходу двадцатками и пятидесятками. Сеточка для волос. И белая униформа из двух предметов: брюки и куртка. Хлопчатобумажная ткань казалась такой же чахлой, какой, по словам Гости, была моя история. — Действительно, хорошее письмо, — произнес Гости, положив блокнот. — Вы тут кажетесь, типа, таким печальным, как Ричард Кимбол в «Беглеце» [681]. Вы смотрите эту вещь? Я видел киноверсию с Томми Ли Джонсом, но навряд ли сейчас время об этом говорить. — Нет. — Вы станете беглецом, конечно, но только от печати и американской публики, которой захочется узнать о вас все, от того, какой сок вы любите пить утром, до какого размера вы носите нижнее белье. Вы объект общественного интереса, Эмберсон, но не полиции. Вы не застрелили свою подружку, вы даже не застрелили Освальда. — Я пытался. Если бы я не промазал, она бы сейчас была жива. — На вашем месте, я бы себя не винил на этот счет. Там большое помещение, а 38-й калибр не очень точный на больших расстояниях. Это правда. Надо приблизиться на пятнадцать футов. Так я слышал, и уже не раз. Но я ему об этом ничего не сказал. Я думал, что мое короткое знакомство с агентом Гости уже почти закончилось. По-правде говоря, я не мог этого дождаться. — Вы чисты. Все, что вам надо, это добраться до какого-то места, где ваши люди вас подберут и отнесут на крыльях в таинственное неизвествно-где. Вы сможете это устроить? Неизвестно-где в моем случае — это кроличья нора, которая перенесет меня на сорок восемь лет в будущее. Остается лишь надеяться, что кроличья нора пока еще на своем месте. — Я уверен, что все будет о'кей. — Хорошо бы так и было, так как если вы попробуете навредить нам, вам за это воздастся вдвое. Мистер Гувер… ну, скажем так, наш директор не из тех, кто умеет прощать. — Расскажите мне, как я выберусь из отеля. — Одеваете этот кухонный белый костюм, очки и сеточку на волосы. Этот ключ от служебного лифта. Не нем спуститесь на этаж B-1. Пройдете прямо через кухню, а оттуда через заднюю дверь во двор. До сих пор все ясно? — Да. — Там вас ждет автомобиль Бюро. Садитесь на заднее сидение. С водителем не говорите. Это вам не лимузинный сервис. Он отвезет вас на автовокзал. Водитель предложит вам три билета на выбор: Тампа в одиннадцать сорок, Литл-Рок в одиннадцать пятьдесят или Альбукерки в двадцать минут пополуночи. Какой вы выберете, я не желаю знать. А все, что нужно знать вам, это то, что с того момента наша связь обрывается. Дальше ответственность за то, где вам ныкаться от чужих глаз, лежит на вас и только на вас. Ну, и на том неизвестно-ком, на кого вы работаете, конечно. — Конечно. Зазвонил телефон. — Если это какой-то хитрожопый репортер, который пронюхал, как дозвониться, отшейте его, — произнес Гости. — А если произнесете хоть слово, что я здесь, я вам горло перережу. Я подумал, что он шутит, но не был вполне в этом уверен. Я взял трубку. — Не знаю, кто вы, но я сейчас чувствую себя очень утомленным, поэтому… На том конце голос со вздохом заверил, что не отнимет у меня много времени. Я показал Гости губами: «Джеки Кеннеди». Он кивнул и налил себе еще моего шампанского. Я отвернулся так, словно, подставив Гости свою спину, мог уберечься от подслушивания им моего разговора. — Миссис Кеннеди, вам не так уж и надо было звонить мне по телефону, — сказал я, — но, тем не менее, я считаю за честь слышать вас. — Я хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали, — сказала она. — Я знаю, что мой муж уже высказал вам свою признательность, но…мистер Эмберсон… — Первая леди начала плакать. — Я хотела поблагодарить вас от лица наших детей, которые имели возможность этим вечером пожелать спокойной ночи своим отцу и матери по телефону. Каролин и Джон-Джон. До этого моменту я про них совсем не вспоминал. — Миссис Кеннеди, пожалуйста. — Я понимаю, молодая женщина, которая погибла, должна была стать вашей женой. — Это так. — Вам сейчас горько и больно. Прошу, примите мои соболезнования — этого недостаточно, я понимаю, но это все, что я могу предложить. — Благодарю вас. — Если бы я могла что-то изменить…если бы могла каким-то образом повернуть часы назад… «Нет, — подумал я. — Это моя работа, мисс Джеки». — Я понимаю. Благодарю вас. Мы еще немного поболтали. Этот разговор дался намного тяжелее, чем тот, который у меня был днем в полицейском участке с Кеннеди. Отчасти потому, что тот воспринимался как будто во сне, а этот нет, но главным образом потому, что я слышал в голосе Жаклин Кеннеди остатки страха. Похоже, она по-настоящему поняла, каким чудом они избежали самого плохого. В голосе ее мужа этого понимания я не слышал. Похоже было, он считает себя счастливчиком, благословенным, возможно, даже бессмертным. Помню, в конце разговора я попросил ее как-то повлиять на своего мужа, чтобы на протяжении своего президентства он перестал ездить в открытых лимузинах. Она ответила, что в отношении этого я могу на нее положиться, а потом вновь мне поблагодарила. Я вновь ответил ей «пожалуйста», и после этого положил трубку. Обернувшись, я увидел, что остался в комнате один. В какой-то момент, пока я говорил с Жаклин Кеннеди, Гости ушел. Все, что осталось на память от него, это пара окурков в пепельнице, полупустая бутылка шампанского и очередная записка на столе рядом с желтым блокнотом, на котором лежало мое обращение «К сведению заинтересованных лиц». «Избавьтесь от жучка, прежде чем отправитесь на автовокзал, — подчеркивалось в ней. А ниже: — Удачи вам, Эмберсон. Мне жалко, что вы испытали такую потерю. Г.» Может, ему действительно было жалко, но жалость дешева, разве нет? Жалость — это такая дешевая вещь. 11 Я одел на себя маскарадный костюм поваренка и в провонявшемся куриным супом, барбекю и «Джеком Дениэлсом» лифте спустился на первый цокольный этаж. Как только открылась дверь, я быстро двинулся через дымящуюся запахами кухню. Не думаю, чтобы кто-то там бросил на меня хоть беглый взгляд. Вышел я в закоулок, где в мусорном баке рылась пара пьяниц. На меня они даже не взглянули, хотя подняли головы, когда небо на мгновение осветилось молнией. Неприметный седан «Форд», работая на холостых оборотах, стоял при въезде в закоулок. Я залез на заднее сидение, и мы тронулись. Мужчина за рулем произнес всего лишь одну фразу, перед тем как остановиться возле автостанции Грейхаунд: «Похоже, будет дождь». Он предложил мне билеты, как тройку карт на выбор в простецком покере. Я выбрал тот, который в Литл-Рок[682]. Еще оставался приблизительно час. Я пошел к подарочному магазину, где купил себе дешевый чемоданчик. Если все пойдет хорошо, у меня наконец-то появится что-то, чтобы в него положить. Много вещей мне не надо; не мало всякой одежды у меня есть у себя в Сабаттусе и, хотя этот мой дом находится еще почти через пятьдесят лет в будущем, я надеялся попасть туда менее чем за неделю. Эйнштейну понравился бы этот парадокс, но мою утомленную, грустную голову посетила мысль — эффект бабочки оставался в силе, — что дом тот может уже не принадлежать мне. Если он вообще стоит на старом месте. Я купил также газету, экстренный выпуск«Грязь Геральд». На передней странице было единственное фото, возможно, снятое профессионалом, хотя, скорее всего, каким-то везунчиком из публики. На нем Кеннеди склонялся над женщиной, женщиной, с которой я недавно говорил, той, у которой не было кровавых пятен на ее розовом костюме, когда она его снимала с себя сегодня вечером. Джон Ф. Кеннеди прикрывает своим телом жену, в то время как президентский лимузин мчится с места, где едва не произошла национальная катастрофа, — гласила подпись. Над снимком находился заголовок, набранный тридцать шестым кеглем. Кругом было много свободного места, так как заголовок состоял всего лишь из одного слова: СПАСЕН! Я развернул газету на второй странице и закоченел перед другой фотографией. Сэйди, фантастически молодая и фантастически красивая. Она улыбалась. «У меня впереди целая жизнь», — говорила ее улыбка. Сидя на деревянном планочном стуле, в то время как вокруг меня сновали запоздалые прохожие, бизнесмены начищали себе обувь, плакали грудные дети, смеялись вояки с брезентовыми наплечниками, я аккуратно загибал края газеты по периметру фотографии, чтобы вырвать ее, не повредив лицо. Завершив это дело, я еще долго на нее смотрел, а потом сложил и спрятал себе в портмоне. Остатки газеты выбросил. В ней не было ничего, о чем бы мне хотелось читать. Посадку на автобус до Литл-Рока объявили в одиннадцать двадцать, и я присоединился к компании людей, которые толпились напротив соответствующей двери. Кроме фальшивых очков, я не пытался как-либо еще спрятать свое лицо, но никто не смотрел на меня с каким-то особенным интересом; я был обычной каплей в кровяном потоке Транзит Америка, не более важным, чем любые другие. «Сегодня я изменил ваши жизни», — подумал я, глядя на присутствующих там в это полуночное время людей, тем не менее, никакого триумфа или удивления не было в этой мысли; вообще ни одного эмоционального наполнения, ни отрицательного, ни положительного. Зайдя в автобус, я занял место в конце салона. Передо мною сидело много ребят в форме, вероятно, направлялись на Базу военно-воздушных сил в Литл-Роке. Если бы не то, что я сегодня сделал, кое-кто из них погиб бы во Вьетнаме. Другие вернулись бы домой покалеченными. А теперь? Неизвестно? Автобус тронулся. Когда мы выехали из Далласа, гром стал громче, а молнии ярче, но дождя так и не было. Достигнув Салфер Спрингс[683], мы оставили грозовые угрозы позади, однако получили звезды, десятки тысяч их, блестящих, будто ледяные занозы, и вдвое более холодных. Некоторое время я смотрел на них, а потом откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и слушал, как колеса Большого Пса пожирают межштатное шоссе № 30. «Сэйди, — пели колеса. — Сэйди, Сэйди, Сэйди». В конце концов, где-то после двух ночи я заснул. 12 В Литл-Роке я купил билет на юг в Питтсбург, с единственной остановкой в Индианаполисе[684]. Позавтракал я в закусочной автовокзала, сидя рядом со стариканом, который ел, держа перед собой на столе включенный портативный радиоприемник. Большой, с блестящей круговой шкалой. Главной темой оставалось предотвращенное покушение на президента и, конечно… Сэйди. Сэйди приобретала очень большой вес. Ей собирались устроить государственные похороны на Арлингтонском национальном кладбище. Говорилось, что надгробную речь объявит лично Кеннеди. Заодно сообщали, что на десять часов назначена пресс-конференция жениха мисс Данхилл Джорджа Эмберсона, также жителя Джоди, штат Техас, но вскоре ее начало отодвинули на послеобеденное время — без объявления причин. Гости, наверное, как только мог, обеспечивал меня временем для исчезновения. Тем лучше для меня. Для него тоже, конечно. И для его драгоценного директора. — Президент и его героические спасители не единственная новость, которую мы передаем сегодня из Далласа, — сообщил дедов приемник, и я застыл с чашкой кофе, зависшей в полдороги между блюдцем и моими губами. В роту появился кисловатый привкус, который я тут же узнал. Психолог, вероятно, назвал бы это термином presque vu — ощущение, которое подсказывает человеку, что вот-вот случится что-то чрезвычайное, — но у меня было собственное, намного более прозаичное для этого название: гармонизация. — В разгар грозы, вскоре после первого часа ночи, по Форт-Уорту пронесся внезапный торнадо, разрушив склад «Монтгомери Уорд» и несколько жилых домов. Как сообщают, двое человек погибли и четверо считаются без вести пропавшими. Среди тех домов есть и №№ 2703 и 2706 на Мерседес-стрит, у меня не было в отношении этого никаких сомнений; злой ветер стер их, как неправильное уравнение.